Московский скорый
Небольшие железнодорожные станции московский скорый не любит. Остановится на минуту, прогудит хрипло и снова в путь. Словно одолжение кому-то делает. Поэтому Юрию Петровичу Кравцву, несмотря на преклонные годы, пришлось сильно поторопиться, чтобы не накликать на себя беду – уж слишком проводница оказалась ворчливой, все грозилась оштрафовать.
В Москву Юрий Петрович улетел на самолете. Долго не задержался там. Последние новости обескуражили его. Чтобы хорошенько осмыслить их, он и воспользовался поездом. И хотя в раздумьях провел сутки, все равно сумбур в голове не развеялся. Не верилось в очевидное: на днях компартию должны были упразднить, а ее имущество арестовать.
По бетонному перрону Юрий Петрович не спеша дошел до вокзала, в ожидании автомашины присел на скамейку. Огляделся. Когда же он был здесь в последний раз? Припомнил с трудом — в пору молодости.
Демобилизация. Он — старший сержант. Отличник боевой и политической подготовки. Принят в ряды КПСС. Направляется в отдел пропаганды ЦК КПСС. Ему будет оказана помощь партийными структурами при поступлении в высшее учебное заведение столицы. Юрию было приятно читать и перечитывать документы со строгими выводами бывших командиров. Кроме десятилетки, у него за плечами еще и лесной техникум, который он закончил с отличием. А самое главное, что увидели в нем перспективного руководителя и дали самые лестные рекомендации и характеристики. Время было такое: брали умного, толкового человека с низов и возводили, после учебы, конечно, на самый верх партийной иерархии.
Но дела после демобилизации складывались так, что ему надо было вернуться в родное село: по семейным обстоятельствам – отцу требовался помощник.
Тогда Кравцов также покинул в спешке вагон московского пассажирского поезда, но на него никто не кричал и штрафами не запугивал. Малая родина встречала ослепительным солнцем и легким ветерком. Однако приподнятое настроение скоро сменилось унынием. Оказалось, что невеста, а из-за нее он тоже отказался от учебы в Москве, именно в этот день выходила замуж.
Сходу, с первых шагов земляки огорошили солдата нехорошей новостью. В надежде на чудо, он всеми правдами и неправдами уговорил случайного мотоциклиста, чтобы он доставил на свадьбу букет цветов с запиской: прочитав ее, невеста могла в последний момент изменить свое решение. Но этого не произошло. От невесты скрыли записку.
Сейчас, в силу обстоятельств, ему предстояло, как бы в отместку, огорошить земляков сенсационной информацией из первых рук. Перестройка сделала свое дело, компартия уходила в тень.
Что общего в этих двух событиях? Вроде бы, ничего. Но Юрий Петрович, продолжая размышлять, нашел в них камни преткновения. Первым шагам в самостоятельной жизни ему сопутствовала личная трагедия. А на склоне лет биографию, как партийный работник, он завершал с признания краха планетарного масштаба.
Как эрудированный человек, живо интересующийся современной политикой, он соглашался, что в мире нет ничего вечного. Высокие мужи в одночасье развалили Советский Союз. В Беловежской Пуще они ещё многое могли натворить, но наш президент свалился прежде времени. И его, бесчувственного от перепития, увезли домой.
Скрипнул Кравцов тогда зубами от досады, но обиду проглотил. Ничто не вечно… Мать сыновей и та всю жизнь не может держать при себе. А здесь страны. Земли обетованные. Самим Богом освященные. Только подняли там головы не добрые Авели, ремесленники и землепашцы, а злобные Каины, душегубы и братоубийцы. В Беловежской Пуще под звон бокалов и пьяное рыканье первого российского президента выпустили джина и бутылки.
И вот сейчас неуемные руки демократов тянуться к самому святому – коммунистической партии.
Надо пережить и это, как он пережил в свое время личную трагедию. Метался на вокзале между небом и землей, любимая стояла перед глазами и звала его, а он ничего не мог поделать. И тут под руку подвернулся несчастный мотоциклист, своей просьбой, можно сказать, он сломал его через колено.
— Слушай, солдат, я не могу. Это мой друг, а я ему должен такое сделать.
— Ты меня послушай, парень. Ты знаешь, что такое армия, как там тоскуют по любимым. Заклинаю, увези букет.
Мотоциклист сдался. Но его визит на свадьбу был напрасной тратой времени.
Мотоциклист оказался первым человеком на его жизненном пути, которого он подмял под себя. На алтарь личных интересов он положил эту жертву от безысходности, нисколько не думая, а каково парню придется – одни суды-пересуды и злоба.
А сколько жертв было потом. Случайных и запрограммированных, но сломанных во имя высоких интересов, во благо народа, под партийной крышей. Кравцов только сейчас начал понимать, что парадокс заключался в целесообразности такой политики, как будто иначе нельзя было ни строить, ни созидать.
А случалось и так, что и ради кресла Кравцов валил головы, не часто, но валил. И считал, что делает правильно, что на своем посту, как никто другой, он мог эффективнее соперников осуществлять планы партии и правительства.
Правда, в личной жизни сложилось несколько иначе. Он гордился своей прямолинейностью, компромиссы ему были чужды, соперников по головке не гладил и общего языка с ними не искал. А жена заявила, что жить так не может, что от него пахнет комиссарской кожанкой времен революции. Кравцов от неожиданности даже онемел. И это заявила его жена, верный друг и единомышленник, обязанная самим Богом во всем поддерживать мужа, потому что он первый, лучший их лучших. Послужной список – одни благодарности и Почетные грамоты. Ну, если он где-то и перегибал палку, то это все делось ради общих партийных интересов, по той причине, что он, как никто другой, мог понять суть текущего момента, схватить, что называется, быка за рога, довести начатое дело до конца. Зачем он кому-то должен уступать место под солнцем? Да, он лучший. А жена хотела видеть в нем посредственность, — этакого слюнтяя-интеллигента, который будет отпускать оппонентам одни комплименты.
Кравцов чуть было не наделал глупости, которые стоили бы ему свободы.
— Да я тебя размажу по стенке,- в ярости заревел он.
— И сына тоже размажешь. Давай.- Хладнокровно парировала жена.
Жена забрала сына и уехала в неизвестном направлении. А Кравцов поступил по поговорке: баба с возу – кобыле легче. Долгое время жил один, а со временем завел себе другую – тихую, безответную. И сделал из нее домохозяйку. Нигде и никогда его не видели с ней на людях.
Прошли годы. Казалось бы, жизнь наладилась. И вот на тебе, пал жертвой произвола Союз братских народов, общее достояние идет с молотка, компартию, детище века, отодвигают от руля государства. Полный крах всем надеждам. Во имя чего он не жалел себя и других? Сейчас вот вернется на рабочее место, соберет своих соратников и скажет… Но что скажет, он еще не решил. И поймут ли соратники, которые видели в нем лидера? Где допущены ошибки? Может, и впрямь от коммунистов уж слишком несло кожанками времен великого октября? И не было добросердечности, которая так ценится советским народом? Да хотя бы и так. Коммунисты – победители, а победителей не судят.
Однажды он объяснялся наверху с высшими партийными чинами. Его спрашивали, все ли у него в порядке, как ведет себя оппозиция, о чем думает народ, просили быть бдительным. Юрий Петрович только улыбнулся в ответ и рассказал поучительный случай. В местных политических кругах тема оппозиции обсуждалась горячо. То ли его запугивали, то ли проверяли на прочность, неизвестно, однако обстановку нагнетали, как казалось, искусственно. Вот тогда он и попросил разыграть одного бойкого оппозиционера, проверить его, что называется, на вшивость… Позвонили через носовой платок, сказали, что вот в такой-то деревне его сторонники собрали средства на поддержку неформалов, просили подъехать в условленное место за фермой, там между ними и состоится встреча. Оговорились, что с погодой неважно, советовали взять плащи, а туфли сменить на сапоги. Абсурд. Но клюнула оппозиция. И проторчали неформалы в лютую жару, среди навоза и дохлых поросят целых полдня – уж так им хотелось получить дармовые деньги.
— Там, в оппозиции, нормальных людей нет. А на жириновцев вообще без слез не взглянешь, все тупые какие-то. Лучшие люди — в компартии.
Высокие партийные чины посмеялись вместе с Юрием Петровичем над его рассказом, но пальцем все же погрозили, чтоб не задавался и вожжей не ослаблял.
— Мы знаем, что ты в грязь лицом не ударишь, но все же…
Кравцов на важных партийных постах проявил лучшие качества современного руководителя. К каждому его слову относились внимательно. Он никогда не срывался на крик и брань. Говорил не громко, но слышно его было далеко. Тех, кто оказывался глуховат на ухо, отправлял в отставку и даже лишал партийных билетов. Правда, круг друзей со временем сужался, поднимали головы все больше несговорчивые, кого он не мог тронуть по известным причинам, вроде мотоциклиста. Они гнули свою линию. Но куда им тягаться с Кравцовым.
Мотоциклист у него был на особом счету. Они часто встречались и по работе, и просто так. Крепко жали друг другу руки и загадочно улыбались. Все уже давно забыли злосчастный букет с запиской, а они помнили. Два подлеца. Разве? Ну и что же. Однако это еще не повод, чтобы их линчевать. Тем более, что и обвинять-то некому. Муж его любимой скоропостижно скончался. Сама она давно сникла. Нет, они все же встречались несколько раз, но эти встречи не принесли им ни радости, ни успокоения. Каждый из них даже не ответил на вопрос, почему так произошло?
Как и всякий уважающий себя руководитель, он содержал любовниц. Отдыхал с ними душой, много смеялся, шутил, обещал всякие блага, но скоро забывал об этом. И вообще относился к ним несерьезно, иногда даже ловил себя на мысли, что эти мимолетные встречи — месть за поруганное честолюбие, за утерянную любовь.
Все твердокаменные марксисты содержали любовниц. Даже у Ленина была – Инесса Арманд, над могилой которой он горько, не стыдясь посторонних, рыдал. Но у Кравцова в жизни больше не было женщины, из-за которой он мог бы потерять голову.
Теперь все в прошлом. Не давало покоя желание остаться на плаву, продиктованное инстинктом самосохранения. Ведь он лучший, по современным меркам уже не партийный бонз, а менеджер. Неужели новые власти откажутся от его услуг?
Перед высоким начальством он старался не заискивать, держался спокойно, ровно, наверняка зная, что его за промахи и неудачи сильно критиковать не будут, потому что плюсов было гораздо больше. И сейчас он вправе был рассчитывать на поддержку свыше, наверняка зная, что с уходом партии с пьедестала истории, ни один из партийных лидеров не останется без дела.
Из оцепенения его вывел сигнал автомобиля. Провидение! Это был мотоциклист, давно сменивший двуного коня на четыре колеса.
— Юрий Петрович, вы? Вот не ожидал. Идемте, я вас подвезу. Где вы пропадали эти дни? Я вас искал.
— В Москве был. В Москве. Новая жизнь начинается, парень. Вот кумекаю, как и с чего начинать дела.
— Вы скумекаете. В этом я уверен. А не здесь ли у нас с вами все начиналось?
— Именно. И снова начнется здесь история. Ты мне нужен. Один ты у меня верный друг. Помогай.
— Вы же знаете мою позицию…
— Ничего не знаю и знать не хочу. Поможешь.
— Снова через колено…
— А хотя бы и через дышло. Я и сам, если надо, на борону прыгну.
В последний раз над станцией раздался протяжный, но такой же хриплый, как в былые времена, гудок тепловоза. Московский поезд не любил провинцию, он быстро исчезал за светофорами. «Ишь, как торопится Москва. Ей и дела нет до промежуточных станций», с горечью подумал Кравцов.
Москва торопилась. А провинция напряженного думала, как не потерять себя и выжить.
В Москву Юрий Петрович улетел на самолете. Долго не задержался там. Последние новости обескуражили его. Чтобы хорошенько осмыслить их, он и воспользовался поездом. И хотя в раздумьях провел сутки, все равно сумбур в голове не развеялся. Не верилось в очевидное: на днях компартию должны были упразднить, а ее имущество арестовать.
По бетонному перрону Юрий Петрович не спеша дошел до вокзала, в ожидании автомашины присел на скамейку. Огляделся. Когда же он был здесь в последний раз? Припомнил с трудом — в пору молодости.
Демобилизация. Он — старший сержант. Отличник боевой и политической подготовки. Принят в ряды КПСС. Направляется в отдел пропаганды ЦК КПСС. Ему будет оказана помощь партийными структурами при поступлении в высшее учебное заведение столицы. Юрию было приятно читать и перечитывать документы со строгими выводами бывших командиров. Кроме десятилетки, у него за плечами еще и лесной техникум, который он закончил с отличием. А самое главное, что увидели в нем перспективного руководителя и дали самые лестные рекомендации и характеристики. Время было такое: брали умного, толкового человека с низов и возводили, после учебы, конечно, на самый верх партийной иерархии.
Но дела после демобилизации складывались так, что ему надо было вернуться в родное село: по семейным обстоятельствам – отцу требовался помощник.
Тогда Кравцов также покинул в спешке вагон московского пассажирского поезда, но на него никто не кричал и штрафами не запугивал. Малая родина встречала ослепительным солнцем и легким ветерком. Однако приподнятое настроение скоро сменилось унынием. Оказалось, что невеста, а из-за нее он тоже отказался от учебы в Москве, именно в этот день выходила замуж.
Сходу, с первых шагов земляки огорошили солдата нехорошей новостью. В надежде на чудо, он всеми правдами и неправдами уговорил случайного мотоциклиста, чтобы он доставил на свадьбу букет цветов с запиской: прочитав ее, невеста могла в последний момент изменить свое решение. Но этого не произошло. От невесты скрыли записку.
Сейчас, в силу обстоятельств, ему предстояло, как бы в отместку, огорошить земляков сенсационной информацией из первых рук. Перестройка сделала свое дело, компартия уходила в тень.
Что общего в этих двух событиях? Вроде бы, ничего. Но Юрий Петрович, продолжая размышлять, нашел в них камни преткновения. Первым шагам в самостоятельной жизни ему сопутствовала личная трагедия. А на склоне лет биографию, как партийный работник, он завершал с признания краха планетарного масштаба.
Как эрудированный человек, живо интересующийся современной политикой, он соглашался, что в мире нет ничего вечного. Высокие мужи в одночасье развалили Советский Союз. В Беловежской Пуще они ещё многое могли натворить, но наш президент свалился прежде времени. И его, бесчувственного от перепития, увезли домой.
Скрипнул Кравцов тогда зубами от досады, но обиду проглотил. Ничто не вечно… Мать сыновей и та всю жизнь не может держать при себе. А здесь страны. Земли обетованные. Самим Богом освященные. Только подняли там головы не добрые Авели, ремесленники и землепашцы, а злобные Каины, душегубы и братоубийцы. В Беловежской Пуще под звон бокалов и пьяное рыканье первого российского президента выпустили джина и бутылки.
И вот сейчас неуемные руки демократов тянуться к самому святому – коммунистической партии.
Надо пережить и это, как он пережил в свое время личную трагедию. Метался на вокзале между небом и землей, любимая стояла перед глазами и звала его, а он ничего не мог поделать. И тут под руку подвернулся несчастный мотоциклист, своей просьбой, можно сказать, он сломал его через колено.
— Слушай, солдат, я не могу. Это мой друг, а я ему должен такое сделать.
— Ты меня послушай, парень. Ты знаешь, что такое армия, как там тоскуют по любимым. Заклинаю, увези букет.
Мотоциклист сдался. Но его визит на свадьбу был напрасной тратой времени.
Мотоциклист оказался первым человеком на его жизненном пути, которого он подмял под себя. На алтарь личных интересов он положил эту жертву от безысходности, нисколько не думая, а каково парню придется – одни суды-пересуды и злоба.
А сколько жертв было потом. Случайных и запрограммированных, но сломанных во имя высоких интересов, во благо народа, под партийной крышей. Кравцов только сейчас начал понимать, что парадокс заключался в целесообразности такой политики, как будто иначе нельзя было ни строить, ни созидать.
А случалось и так, что и ради кресла Кравцов валил головы, не часто, но валил. И считал, что делает правильно, что на своем посту, как никто другой, он мог эффективнее соперников осуществлять планы партии и правительства.
Правда, в личной жизни сложилось несколько иначе. Он гордился своей прямолинейностью, компромиссы ему были чужды, соперников по головке не гладил и общего языка с ними не искал. А жена заявила, что жить так не может, что от него пахнет комиссарской кожанкой времен революции. Кравцов от неожиданности даже онемел. И это заявила его жена, верный друг и единомышленник, обязанная самим Богом во всем поддерживать мужа, потому что он первый, лучший их лучших. Послужной список – одни благодарности и Почетные грамоты. Ну, если он где-то и перегибал палку, то это все делось ради общих партийных интересов, по той причине, что он, как никто другой, мог понять суть текущего момента, схватить, что называется, быка за рога, довести начатое дело до конца. Зачем он кому-то должен уступать место под солнцем? Да, он лучший. А жена хотела видеть в нем посредственность, — этакого слюнтяя-интеллигента, который будет отпускать оппонентам одни комплименты.
Кравцов чуть было не наделал глупости, которые стоили бы ему свободы.
— Да я тебя размажу по стенке,- в ярости заревел он.
— И сына тоже размажешь. Давай.- Хладнокровно парировала жена.
Жена забрала сына и уехала в неизвестном направлении. А Кравцов поступил по поговорке: баба с возу – кобыле легче. Долгое время жил один, а со временем завел себе другую – тихую, безответную. И сделал из нее домохозяйку. Нигде и никогда его не видели с ней на людях.
Прошли годы. Казалось бы, жизнь наладилась. И вот на тебе, пал жертвой произвола Союз братских народов, общее достояние идет с молотка, компартию, детище века, отодвигают от руля государства. Полный крах всем надеждам. Во имя чего он не жалел себя и других? Сейчас вот вернется на рабочее место, соберет своих соратников и скажет… Но что скажет, он еще не решил. И поймут ли соратники, которые видели в нем лидера? Где допущены ошибки? Может, и впрямь от коммунистов уж слишком несло кожанками времен великого октября? И не было добросердечности, которая так ценится советским народом? Да хотя бы и так. Коммунисты – победители, а победителей не судят.
Однажды он объяснялся наверху с высшими партийными чинами. Его спрашивали, все ли у него в порядке, как ведет себя оппозиция, о чем думает народ, просили быть бдительным. Юрий Петрович только улыбнулся в ответ и рассказал поучительный случай. В местных политических кругах тема оппозиции обсуждалась горячо. То ли его запугивали, то ли проверяли на прочность, неизвестно, однако обстановку нагнетали, как казалось, искусственно. Вот тогда он и попросил разыграть одного бойкого оппозиционера, проверить его, что называется, на вшивость… Позвонили через носовой платок, сказали, что вот в такой-то деревне его сторонники собрали средства на поддержку неформалов, просили подъехать в условленное место за фермой, там между ними и состоится встреча. Оговорились, что с погодой неважно, советовали взять плащи, а туфли сменить на сапоги. Абсурд. Но клюнула оппозиция. И проторчали неформалы в лютую жару, среди навоза и дохлых поросят целых полдня – уж так им хотелось получить дармовые деньги.
— Там, в оппозиции, нормальных людей нет. А на жириновцев вообще без слез не взглянешь, все тупые какие-то. Лучшие люди — в компартии.
Высокие партийные чины посмеялись вместе с Юрием Петровичем над его рассказом, но пальцем все же погрозили, чтоб не задавался и вожжей не ослаблял.
— Мы знаем, что ты в грязь лицом не ударишь, но все же…
Кравцов на важных партийных постах проявил лучшие качества современного руководителя. К каждому его слову относились внимательно. Он никогда не срывался на крик и брань. Говорил не громко, но слышно его было далеко. Тех, кто оказывался глуховат на ухо, отправлял в отставку и даже лишал партийных билетов. Правда, круг друзей со временем сужался, поднимали головы все больше несговорчивые, кого он не мог тронуть по известным причинам, вроде мотоциклиста. Они гнули свою линию. Но куда им тягаться с Кравцовым.
Мотоциклист у него был на особом счету. Они часто встречались и по работе, и просто так. Крепко жали друг другу руки и загадочно улыбались. Все уже давно забыли злосчастный букет с запиской, а они помнили. Два подлеца. Разве? Ну и что же. Однако это еще не повод, чтобы их линчевать. Тем более, что и обвинять-то некому. Муж его любимой скоропостижно скончался. Сама она давно сникла. Нет, они все же встречались несколько раз, но эти встречи не принесли им ни радости, ни успокоения. Каждый из них даже не ответил на вопрос, почему так произошло?
Как и всякий уважающий себя руководитель, он содержал любовниц. Отдыхал с ними душой, много смеялся, шутил, обещал всякие блага, но скоро забывал об этом. И вообще относился к ним несерьезно, иногда даже ловил себя на мысли, что эти мимолетные встречи — месть за поруганное честолюбие, за утерянную любовь.
Все твердокаменные марксисты содержали любовниц. Даже у Ленина была – Инесса Арманд, над могилой которой он горько, не стыдясь посторонних, рыдал. Но у Кравцова в жизни больше не было женщины, из-за которой он мог бы потерять голову.
Теперь все в прошлом. Не давало покоя желание остаться на плаву, продиктованное инстинктом самосохранения. Ведь он лучший, по современным меркам уже не партийный бонз, а менеджер. Неужели новые власти откажутся от его услуг?
Перед высоким начальством он старался не заискивать, держался спокойно, ровно, наверняка зная, что его за промахи и неудачи сильно критиковать не будут, потому что плюсов было гораздо больше. И сейчас он вправе был рассчитывать на поддержку свыше, наверняка зная, что с уходом партии с пьедестала истории, ни один из партийных лидеров не останется без дела.
Из оцепенения его вывел сигнал автомобиля. Провидение! Это был мотоциклист, давно сменивший двуного коня на четыре колеса.
— Юрий Петрович, вы? Вот не ожидал. Идемте, я вас подвезу. Где вы пропадали эти дни? Я вас искал.
— В Москве был. В Москве. Новая жизнь начинается, парень. Вот кумекаю, как и с чего начинать дела.
— Вы скумекаете. В этом я уверен. А не здесь ли у нас с вами все начиналось?
— Именно. И снова начнется здесь история. Ты мне нужен. Один ты у меня верный друг. Помогай.
— Вы же знаете мою позицию…
— Ничего не знаю и знать не хочу. Поможешь.
— Снова через колено…
— А хотя бы и через дышло. Я и сам, если надо, на борону прыгну.
В последний раз над станцией раздался протяжный, но такой же хриплый, как в былые времена, гудок тепловоза. Московский поезд не любил провинцию, он быстро исчезал за светофорами. «Ишь, как торопится Москва. Ей и дела нет до промежуточных станций», с горечью подумал Кравцов.
Москва торопилась. А провинция напряженного думала, как не потерять себя и выжить.
15 комментариев
Вспомнил Карбышева…
О, кстати!
u.to/E3xAEA
Где бытовой меркантилизм, а?
Эх, измельчали людишки, измельчали.
Далеко ходить не будем:
u.to/6oFAEA
)))
На слово поверишь, или привести примеры, которые тебе и без меня известны?
)))
)))
)))
Попробуйте! О любви, о рыцарях, о прекрасных дамах. Переплюньте Дюма и Вальтера Скотта! Вы сможете! :)