ЛЕМЗЕР

Проза
Это был мужчина небольшого роста, к тому же щуплый и неказистый на вид, про таких говорят: «Коротышка», и над ними в деревне частенько потешаются. Однако острословы проходили мимо него, потому что смуглое, рябоватое лицо выражало особенное добродушие, а голубые навыкате глаза всегда искрились. Обидеть такого невозможно, совесть не позволит. А если человек состоял в славной когорте механизаторов, которая в свое время была на особом, привилегированном положении в деревне, то и нечего зазря бряцать остроумием.
Ходил он, широко расставляя ноги, размахивая руками, словно давал понять, что лучше его в деревне никого нет, хотя зарплаты механизатора, пусть и видного, опытного, для большой семьи не хватало. Глядя ему вслед, сельчане только головой покачивали – дал же Бог человеку характер, при такой-то жизни не падать духом, беднее некуда, а туда же…
И хотя достоинств у него было предостаточно, по имени, тем более отчеству, его называли редко, на этот счет существовало прозвище — Лемзер. Что-то среднее между водой и землей, маловероятно, что ругательное, но не из местного лексикона.
Прозвище выписывается на селе раньше, чем выдается паспорт, с самого рождения, или передается по наследству; если даже сильно захочешь, не отобьешься. Каждый деревенский житель в обязательном порядке имел прозвище, оно как клеймо, по которому его узнавали без обиняков.
Лемзер так Лемзер, он не обижался, всем своим видом показывая, что согласен с обществом, хотя по документам числился Николаем Ивановичем Астафьевым.
Особой дружбы Лемзер ни с кем не водил, по работе разве, однако в пределах разумного, насколько требовали дела и заботы. Исключением служил сосед, тоже механизатор, степенный коренастый мужик в годах, по прозвищу Ворон, которую получил за цвет кожи, иссиня черную шевелюру и крючковатый нос. Их настолько часто видели вместе, что за отсутствием одного невольно интересовались: не случилось ли что, не заболел ли.
Деревенская жизнь нетороплива, протекает валом, Дни похожи друг на друга, а вечера и подавно – работа в колхозе завершалась уборкой на подворье. Приятные исключения в застойной череде буден – престольные праздники, свадьбы. Хозяйки собирают столы с искусством именитых поваров и рестораторов. Правда, еда не блещет заморскими деликатесами, но зато все есть: объемистые курники, пироги в ассортименте, наваристые щи, квашеная капуста, розовое сало, помидоры и огурцы, в зависимости от сезона – и свежие, и соленые.
Гости степенно рассаживались за длинными столами, застеленными скатерками и уставленными яствами. Мужики не без интереса косились на пузатые бутылки с самогоном, многолитровые кувшины с пахучей брагой и пенистым домашним пивом. Теребили гладко выбритые подбородки. Перебрасывались малозначащими фразами. Все говорило в них о том, что пора начинать, народ, вроде бы, собрался, а кто запаздывал, тому по приходу штрафная.
Лемзер с Вороном, как обычно, чинно сидели рядышком. По обе стороны их жены: у Ворона — сухопарая, высокая блондинка. Лемзера – невысокая, но плотная брюнетка.
Лемзер невыгодно проигрывал и жене, и другу. Казалось, подними кто-нибудь из них руку, и он уместится под мышкой, оставив на свободе черномазое лицо. Это особенно было заметно со стороны, когда Ворон или жена Лемзера тянулись за каким-нибудь вкусным кусочком на другой конец стола. Ситуация складывалась не в пользу Лемзера, но это его нисколько не заботило: на лице по-прежнему было написано искреннее добродушие, а карие глаза искрились. Он вел себя как истинное дитя природы, справедливо полагая, что часть стола принадлежит именно ему, а сам праздник устроен в и честь него.
Лемзер хмелел быстро. Голова его все больше клонилось ниц. И, наконец, оказывалась на коленях у жены. Придерживаемый одной рукой верным другом, он слюнявил губы, поскрипывал мелкими желтыми от махорки зубами, пытался что-то сказать, но издавал всего лишь непроизвольное мычание.
Заканчивалось тем, что Ворон одевал его и уносил в запазухе восвояси. Жена шла рядом и певуче причитала:
— Уморился, бедный. Лизнул как котенок. Питок тоже мне. Да и откуда силам-то взяться? Ургучит и на работе, и дома. Один он у нас, работничек. Дай Бог ему здоровья.
Ворон поднимал много, не хмелея, лишь бледность на смуглом лице выдавала степень опьянения. Но только когда она обволакивала все лицо, жена робко просила его идти с ней домой. Правда, дома их никто не ждал, детей у них не было, но что взбредет в голову пьяному мужику – одному Богу или черту известно.
Однажды, правда, вышел конфуз, который надолго запомнился любопытствующим гулякам. Развеселившись на очередной пирушке, друзья начали фантазировать — не к месту не по делу, а из дурачества. И не то, чтобы хмель в голову ударил – захотелось покрасоваться на публике.
— А что сосед, не поменяться ли нам женами? – предложил Ворон.
=Эт можно, надоела одна мякина,- согласился Лемзер.
Пересели, стали заигрывать, щипаться. Жены отвечали нарочитой взаимностью, розыгрыш им пришелся явно по душе. А кончилось тем, что Ворон вывел свою половину на крыльцо, и оттуда спихнул е в сугроб, чтобы остыла. То же самое хотел сделать Лемзер, долго топтался возле своей раскрасневшейся половины, все норовил как бы ловчее ухватить ее за крутые бока, но силенок не хватило. Он и сам того не заметил, как оказался в сугробе. Жена взяла своего милого под мышки, поставила на ноги и, как следует, встряхнула:
— Ты что, старый хрыч, удумал? На меня руку поднимать?
Так протекали дни и годы. Жили давно заведенным порядком, иной раз просто скользили по инерции, не задумываясь, хорошо или плохо это, где конечная цель, достигнув которую можно было бы перевести дух. Да это иневажно было, главное — продолжалась жизнь.
Какой бы крутой ни была попойка, наутро друзья, как ни в чем не бывало, шли на работу в ремонтные мастерские или на полевой стан колхоза. В то время мужики придерживались дисциплины. У них и в мыслях не было опохмелиться, это считалось едва ли не святотатством.
Лемзер любовно ухаживал за своим «Беларусем». Ворон топтался возле «Детешки». Каждый из них знал и любил свое дело. И по-своему гордился достижениями. Иногда они подначивали друг друга: одни говорил, ухмыляясь, что колесный трактор не сравнишь с гусеничным; другой отвечал, что, конечно, куда далеко уедешь на железках, без резиновых колес, один грохот.
Работа в колхозе обеспечивала относительную экономическую стабильность, за счет нее водились деньги на расход – в магазин сходить, на базар съездить, ну и ту же пирушку с честь знаменательных дат и событий закатить. Во всем остальном их обеспечивало личное подворье. Мясо на зиму – бычка-полуторника и свинью под нож; приправа к столу – бочки с квашеной капустой, погреба с картошкой, морковью, свеклой. Но чтобы запасти все это, надо было выкладываться в нитку: вставать чуть светь, а ложиться затемно.
Жизнь закадычных друзей, несмотря на перепады и неурядицы, мозоли и усталость, была наполнена глубоким смыслом. Лемзеру надо было поставить детей на ноги, а Ворон трудился, чтобы никто в деревне в его сторону не тыкал пальцем – вот, мол, лодырь из лодырей, только и делает, что бока пролеживает на печи.
В тот злополучный день их отправили на одном тракторе в трудный рейс, справедливо полагая, что дружба поможет им справиться с поставленной задачей. Перед тем, как тронуться в путь, Лемзер выговаривал напарнику:
— Прицеп никудышный, надо бы укрепить, проварить его, подвести может.
— Ладно тебе,- отмахнулся Ворон, — не впервой.
Поздно вечером Ворона привезли чужие люди домой одного. На все вопросы он отвечал односложно:
— Убили…
Так вот живет деревня, по простецки, без мытарства, не замечая, а куда же скатывается время. И вдруг, как черти из табакерки, выкатываются события одно чернее другого.
Жена Лемзера у себя дома свалилась в беспамятстве. Вокруг нее, как цыплята возле клуши, толпились детишки, плакали, задирали подолы платьев и размазывали слезы на чумазых лицах.
Сам Ворон у себя дома сидел за столом в окружении соседей и товарищей по работе. Мало говорил. Много пил, не закусывая.
— Остановились мы, значитца, Лемзер вышел из кабины, чтобы проверить прицеп. К нему подошли трое, схватили его, подняли и ударили о прицеп. Вот такая история…
Люди, и у Ворона в доме, и у жены, теперь уже вдовы Лемзера, тихо перешептывались, вздыхали – такое неслыханного горе, жила семья без достатка, а теперь и вовсе по миру пойдет. И как только руки поднялись у злодеев…
Далеко за полночь люди оставили Ворона одного. Он сам попросил об этом, сославшись на немочь.
За вдовой приглядывали родственники. Уложив спать детишек, они сидели возле нее и как могли, утешали ее.
Утром приехали на «козлике» два милиционеры. Они вывели Ворона из дома в наручниках. Глова Ворона была седой.Но, казалось, что он был рад милиционерам, которые отгородили его от людей: не надо было дальше объяснять, что он невиновен в трагедии, что она произошла помимо его воли и желания. И говорил он про вымышленных убийц только потому, что боялся ответить на главный вопрос: почему он так сделал – он и сам этого не знал.
Ворон не соврал, что Лемзер в потемках вылез из кабины, чтобы проверить прицеп, который ему с самого начала не давал покоя. А затем случилось что-то невообразимое. Он потерялся, исчез из виду. «Отошел по нужде»,- решил Ворон. Он глянул раз, глянул другой раз, и ничего подозрительного не заметив, осторожно тронул трактор вперед. Этого было достаточно, чтобы раздавить Лемзера, который оказался в колее и никак не мог из нее выползти.
Не стало человека, у которого было столько незавершенных дел на земле. А другой человек состарился на десятки лет вперед. Ему дали четыре года. Ворон просил больше. Отсидев положенный срок, он только однажды появился в деревне, побывал на кладбище, а потом, как призрак, растаял в вечерней синеве. Вскоре и его жена уехала в неизвестном направлении.
Дети Лемзера выросли. Все девки, не в отца, выдались высокими и статными. Деревня, как могла, помогала им, выделяли помощь колхоз и школа. А жена Лемзеора время от времени получала от неизвестно лица почтовыми переводами какие-то деньги.

3 комментария

Говард Уткин
Тяжёлая олд скульная трагедия. Олд скульная, ибо в небольшом рассказе вся жизнь глубинки и персонажей. Сегодня так не пишут. «Многа букаф» говорят. Хуясе «многа». Отдай сценарий босому Толстому, он бы ещё один том Вайнымира наебашил с Наташей Ростовой и Вронским на свадьбе Лемзера. Другое дело, что не молодёжное. …
Сидел, искал ща старое сюжетное о борьбе трактористов, не нашёл. Если вспомню, дам. )))
Иван Близнец
Мне известна форма сжатия рассказа в несколько часов и даже минут. Чтоб добиться этого, не надо много перелопачивать рассказ. Но так уж вышло: натолкнулся в старых записях на удивительное прозвище и пошло-поехало.
Юша Могилкин
Вань, чисто технические нюансы:
УК РСФРС, Статья 106. Неосторожное убийство
Убийство, совершенное по неосторожности, — наказывается лишением свободы на срок до трех лет или исправительными работами на срок до двух лет.

«Глова Ворона была седой». Предполагается, что герой рассказа поседел за одну ночь. Так быстро поседеть невозможно: это распространенный, но антинаучный штамп-заблуждение: люди, даже в стрессовых ситуациях, седеют только через несколько недель.

А по сути – молодец!

)))
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.