ШЛИ ГОДЫ
Июльский полдень богат самыми невероятными событиями. К ним я отношу и маленький подвиг моей дочурки, Танечки, которая, потянувшись за детворой, самостоятельно пересекла улицу, перепаханную тяжелой техникой. Колеи были глубокие, доходившие ей по пояс и выше, но она бесстрашно преодолевала их, чтобы снова влиться в детский содом.
Я несколько раз порывался помочь своему ребенку, но удерживала соседская зловредная собачонка величиной с варежку по кличке Кнопка, с которой у меня не сложились отношения. Она все время вертелась возле Танюши, облизывала ей ручонки, заглядывала в глазки, услужливо виляла хвостиком, наверно, по-своему переживала за девочку и пыталась поддержать её. Кнопка без скандала, а этого я боялся больше всего, не подпустила бы меня к дочке.
Вот дочурка преодолела предпоследнюю колею, по-взрослому присела на бруствере, положила ручки на колени, притихла. Собачонка легла напротив, забавно уткнувшись головой в кривые лапки. Они смотрели друг на друга, Танечка молчала, а собачонка поскуливала, словно бы звала девочку идти дальше. И девочка, повинуясь то ли внутреннему своему голосу, то ли зову Кнопки, начала карабкаться наверх колеи.
Какими только словами я не ругал эту назойливую собачонку. Вот каналья, привязалась, не даст ведь подойти. И в самом деле, лишний шаг испортил бы все: собачонка залаяла бы, дочурка, испугавшись, могла упасть и разбиться о зачерствевшие комья земли. Мне ничего не оставалось делать, как напряженно наблюдать за исходом поединка между дочерью и деревенским бездорожьем. И я вздохнул с облегчением, когда она в сопровождении все той же неугомонной шавки догнала детвору.
— Слава Богу!- Выдохнул я, когда экспедиция по преодолению препятствий завершилась.
— О чем ты?- спросила меня мама.
— Да вот моя дочка по траншеям лазит. А собачонка возле нее — ни подойти, ни помочь.
— Кнопка всегда возле детей. Защищает их.
— Мама, а дочурка-то окрепла у тебя на деревенских харчах. Хорошо, что я привез ее к тебе на лето.
— А что ей, ест все свежее, спит сколько хочет. Благодать ей. Я ее беру с собой, когда хожу в гости. Любопытная, уважительная. К каждой бабушке ласкается.
— Да, дети среди вас получают особое воспитание.
— И не говори. Душа у них раскрывается к добру, вот что.
Православное, человеколюбивое воспитание бабушки сделало из Танюши чуткого, отзывчивого ребенка. Она не проходила мимо больного человека, тащила в дом бездомных котят. А однажды на кладбище долго стояла возле памятника малышу, который скончался в одночасье от какой-то болезни. И на глазах у нее были слезы. Бабушки ахали:
— Какая девчушка! Какая девчушка! Сердечко, какое у нее!
Да, она была такой – непосредственной и участливой к чужой беде с самого детства. После первого же занятия в школе Таня подбежала к учительнице, бросилась к ней на шею и заплакала.
— Ты что, Танечка? – опешила учительница.
— Лидия Владимировна! Мне так жалко вас, вам так трудно с нами…
— Что ты, Танечка, нисколько и не трудно. Я люблю вас. Эти трудности мне в радость. Вот вырастешь, станешь учительницей и поймешь, что значит учить детей.
После того дочка по-настоящему, по-взрослому сдружилась со своей учительницей, и когда она переехала по семейным обстоятельствам в город, переписывалась с ней. Мы все вместе читали письма Лидии Владимировны и восхищались ее педагогическим талантом.
Х Х Х
Шли годы. Глядя на свою вполне взрослую дочь, я почему-то частенько вспоминаю этот светлый июльский полдень, вижу улицу, испещренную колеями, ее в сопровождении собачонки — девочку хрупкую, но уверенную в себе, полную решимости и упрямства. И, мне все кажется, что именно тогда, преодолевая трудности, без хныканья и плача, она сделала свой первый осознанный, самостоятельный шаг, который я расцениваю на самом деле как маленький подвиг.
Занималась в школе дочка хорошо. Она без труда поступила в педагогическое училище. И все, казалось бы, у нее складывалось блестяще, если бы я не задурил. Перестроечное лихолетье, потеря работы, краж идеалов о свободной России – все это переплелось у меня в голове, и я, как и всякий другой русский мужик, потянулся к стакану. Если раньше гудел с братвой по выходным и праздничным дням, то теперь водка стала потребностью, мне каждый день надо было приобщиться к бутылке, чтобы забыть все на свете и провалиться в цветной алкогольный сон. И тогда она, перед тем, как уехать в очередной раз в педучилище, написала мне письмо, в котором прямо и откровенно объяснила, чего я стою со своими пьяными выходками, а так же предупредила, что меня ждет в будущем, если я не остепенюсь. Письмо было безукоризненным с точки зрения грамматики, чистописания и особенно содержания. Еще бы, сочинения мы писали с ней вместе, я старался, как человек, однажды приобщившийся к литературе, передать ей свои знания. И она быстро научилась точно и корректно излагать свои мысли, а в этот раз использовала эпистолярный жанр, совместив его с криком души и недетской решимостью, во что бы то ни стало довести до папки голос разума.
Сказывалось деревенское воспитание и добродетель, какую она впитала в себя от моей мамы, родной бабушки. И это был не просто благородный порыв, а неистребимое желание помочь дорогому и близкому ей человеку, душевной теплотой обогреть его и заставить поверить в свои силы.
Я безропотно повиновался воли своей дочурки, присмирел, привел себя в порядок. И это была ее победа, а не мое достижение. Мы никогда не поднимали с ней тему по поводу ее письма и моего поведения, считали, что все позади, и лишний раз напоминать об этом нет смысла. Но все же чувство вины перед ней долго не покидало меня, я как мог, глушил его, не заискивая, старался быть искренним и доброжелательным. И лишь со временем почувствовал облегчение: прощен, опять, как и прежде, в детстве, с дочерью стою на одной жизненной площадке.
— Дочка, когда будем писать сочинение?
— Папа, я уже научилась. А что непонятно будет, обязательно тебя спрошу,- доверительно говорила она мне. — А сейчас мне пора ехать в педучилище.
— Дочка, хорошо писать ты никогда не научишься, так же как и я, как другие, кто любит и ценит литературу.
— Я знаю об этом, но всерьез литературой заниматься не хочу. Я детей люблю.
Х Х Х
Шли годы. После того, как я снова стал нормальным папой, дочь приезжала домой веселой и жизнерадостной. Но я заметил, что это вовсе не следствие моего перерождения, хотя, в сущности, оно тоже давало о себе знать, дочь, а этого я долго старался не замечать, повзрослела и стала невестой. Все свободное от учебы время она проводила в гостях у тетки. И не только потому, что там её ждала с нетерпением двоюродная сестренка, с которой они дружили не разлей вода. Вдали от дома студентку приметил голубоглазый парень, бывший моряк, разбитной малый, только и ждавший, чтобы ее возлюбленная быстрее закончила учиться.
Дочь приезжала из педучилища с большим шумом, вещи летели в один угол, одежда в другой. Она наскоро что-нибудь жевала или даже не жевала, а просто делала вид, что жует в угоду матери, и потом торопилась на автобус, следовавший транзитом в родимые пенаты тетки. Нам оставалось, тяжело вздыхая, провожать ее и делать на дорожку ручкой.
— Пока, мама, папа. Не беспокойтесь. Мне там хорошо.- С улыбкой говорила она на прощание.
— Береги себя. Одевайся теплее. И долго на улице по вечерам не шляйся.
— Ладно, ладно, мама…
Однажды и сам жених к нам пожаловал в гости, прихватив с собой для большей важности друга. Все трое сидели в отдельной комнате, что-то обсуждали, над чем-то смеялись. Их не интересовало наше присутствие в квартире, равно и то, что мы можем подумать по поводу этого визита. Смирившись с неизбежным, мы с женой молча сидели на кухне и помалкивали в тряпочку, что еще делать родителям, у которых среди бела дня открыто пытаются уворовать дочь.
— Ну, Сашка,- это она обращалась к жениху,- и попадет же тебе от начальства.
— А что я? Веду себя хорошо, работаю…
— Представляешь, Леша — говорит она к другу Сашки,- берет из дома телефон, забирается в котельную, которая летом не работает, подключается там к сети и болтает со мной битый час. Это сколько же насчитает телефон?
— Организация богатая, расплатится,- смеется Сашка.
— А если застукают?
— Не застукают. Я осторожно.
— Он у нас герой, моряк. Все может,- подхваливает Сашку друг.
-Знаем таких, смеется дочь,- везде успевает. И со мной любовь крутит, и другими…
— Нет! Нет! – в один голос орут гости.- Он только с тобой дружит.
Х Х Х
Шли годы. Свадьбу сыграли перед началом учебного сезона. Дочь, на родине мужа, направили на работу учительницей начальных классов в отдаленное село. Там она проработала до лета, а потом перевелась в райцентр, где продолжила преподавать по специальности в престижной школе.
Завесу над прошлой ее педагогической деятельностью мне случайно приоткрыли попутчики, с которыми я ехал однажды в одной автомашине. В разговоре промелькнула фамилия супруга дочери, мужики оживились.
— Как же, знаем. Ее жена работала в нашей школе. Как быстро она научила по-русски говорить наших татарчат!- Оживленно завели они со мной речь, а когда узнали, что я ее отец, то и вовсе разоткровенничались.- Какая способная учительница! Дети от нее без ума были, провожали со слезами на глазах.
Вот где сказались письма Лидии Владимировны. Наверное, с ее помощью дочь стала настоящей учительницей. Со временем дочка закончила, теперь уже заочно, логопедический факультет пединститута и перевелась в детский садик. Полушутя, полусерьезно мы говорили, что она учит там малявок произносить букву «Р». Знали бы мы, какая это сложная наука, логопедия, сколько сил и знаний она требует от педагога, не говорили бы так.
Шли годы. Татьяна выстраивала свою жизнь в соответствии со светскими правилами и обычаями. И если затесались иконки в красном углу залы, то это, скорее всего, дань деревенским традициям, следствие наущений мамы и свекрови. Во всем остальном молодая семья жила раскованно, атмосфера в ней царила благожелательная, гостям супруги всегда были рады. И как-то так получалось, что дочь смотрелась выше обыденности. Она умела говорить серьезно, и вместе с тем улыбка не сходила с ее лица, а смех заражал окружающих искренностью.
В семейной жизни было немало неприятностей. Нет, они никоим образом не исходили из взаимоотношений супругов, муж и жена относились друг к другу ровно и спокойно. Просто жизнь в то время была такой запутанной от перестройки, путча, деноминации, что в иной день люди чувствовали себя как на каторге. Денег не хватало на одежду, полноценное питание детей, а тут ещё надо было строиться. По какому-то бюрократическому недоразумению молодожены не вошли ни в одну из программ помощи молодым семьям, сказали, что их малыш то ли рано, то ли наоборот поздно родился, то ли их семейный бюджет исключает всякие субсидии. Как здесь не упустить руки, не озлобиться на весь свет. Но ни Таня, ни ее супруг этого не сделали, они стойко перенесли смутное время, дорожили тем, что у них было, не завидовали, не заискивали.
— Потихонечку, помаленечку и мы встанем на ноги.- Любила говорить дочь своим знакомым и подругам.- Не всем же богатыми быть. А нам хватает, что у нас есть.
— Так ведь неплохо было бы лишнюю копеечку иметь на черный день.
— А когда он наступит? И думай. Будем жить, пусть не одним днем, но без претензий на светлое будущее. Даст Бог, оно наступит и для нас.
Дочь четко вымерила все дистанции к благополучию. Но одной из них она особенно дорожила: взаимопонимание в семье – и силы, и богатство, и процветание. Как умная женщина, она понимала, что без этих ценностей нельзя и шага сделать, чтобы не спотыкнуться и не упасть. Я говорил ей перед замужеством:
— Таня, за тракториста выходишь. Придется стирать мазутные робы.
— Ну и что же, пусть мазутные, пусть робы, но они моего милого.
Да, шли годы. Другие заботы наваливались на плечи молодых супругов. В семье подрастали дети, настало время по-особому заняться не только их воспитанием, но и обучением.
Х Х Х
Таня в очередной раз позвонила сыну, который учится на четвертом курсе аэрокосмического университета.
— Как дела, Дима? – это ее обычный вопрос.
— Хорошо, мама.- Отвечает сын.
Далее следуют вопросы относительно того, кушал ли сын, выспался ли, нет ли хвостов по учебной части. И все это в деталях, подробностях, на какие только способна любящая мама.
Вот так пролетели годы, в трудах и заботах. Дима рос нестандартным малышом. Если все нормальные школьники после учебы шли домой, то его частенько искали по селу. И находили в самых неожиданных местах – на пустыре, в срубах, на каких-нибудь дальних задворках. А иной раз он заваливался домой грязным и оборванным, к тому же выяснялось, что часть одежды и учебников осталась в школе или еще где-нибудь. Нет, он не был недисциплинированным, рассеянным и забывчивым, а просто увлекался каким-нибудь занятием и сверх меры фантазировал. Дима мог пройти мимо мамы, папы, не заметив их. В это время он витал в облаках или строил очередные прожекты. Смышленый, впечатлительный, он мог разговаривать с самим собой, напевать что-нибудь себе под нос и даже смеяться, а что приходило ему на ум в эту минуту, не понять.
Дима рано научился читать, писать, считать. В нем явно прослеживались признаки одаренного мальчика, но их надо было сформировать, привести в порядок, подчинить одной цели. И мама взялась за это непростое дело. Она контролировала каждый его шаг, проверяла уроки, консультировалась с учителями. Изо дня в день вела сына за ручку по тернистым тропам познания, на которых не было места фантазиям, пусть они даже искренним и одухотворенным. Заметив в нем математические способности, старалась вообще исключить полеты в облака, добиваясь конкретики, точного расчета, что было необходимо ему больше всего…
Она часто смотрит на фотографию, на которой во всей красе стоит ее сыночек Дима, бравый парень выше среднего роста, белобрысый, ясноглазый, с широким лбом, но с выражением лица, по-детски наивным и простым. Внук стоит в паре с высоким мужчиной, внешность которого выдает в нем руководителя высокого ранга. Это губернатор области, по его инициативе собрали выпускников, закончивших среднюю школу с золотой медалью, с каждым из них он лично и с большим желанием сфотографировался.
Высокая честь! Ее сын, ее первенец, – медалист. Он был зачислен в престижное высшее аэрокосмическое учебное заведение на бюджетное отделение, набрав баллы выше крыши. Но мало кому известно, каких трудов стоило, чтобы сын достиг этих высот.
Мама не повышала голос на сына, но вместе с тем её влияние чувствовалось во всем — и в учебе, и в поведении. Только один раз, когда его фантазии зашли слишком далеко, она по-настоящему серьезно урезонила его. И в этом мы ей здорово помогли. Дима метался среди нас, ища защиты и сочувствия, но мы были непреклонны. А мама настаивала на своем.
— Дима, ты уже взрослый, детство прошло. Оглянись вокруг, все любят тебя и желают тебе благо. Умоляю, обрати на себя внимание.
И Дима изменился. Он ушел в себя, но не настолько, чтобы затаить обиду, тем более рассердиться на семью. В нем проклюнулись ростки совершеннолетия, которые со временем настолько окрепли, что он и сам не заметил, как вырос и возмужал. А мама осталась прежней, нежной любящей, всепрощающей, угадывающей каждое желание сына. Она и сама не заметила, как совершила подвиг, теперь уже большой и настоящий.
Лапочка-дочка, Катюша, еще не окончила среднюю школу. Круглая отличница, красавица, она из тех девочек, которым хватает времени на все – учебу, домашнюю работу, занятия в спортивных секциях. Когда она записалась в волейбольную команду, я высказал свои сомнения тренеру.
— Слабенькая, потянет ли?
— Ты знаешь, силенок у нее маловато, а вот упрямства хоть отбавляй.
И Катюша держится на уровне. Даже больше того, безо всякой подготовки, в прошлом сезоне, она заняла первое место в районе по бегу. Радостей было в семье, хоть отбавляй, а в школе ее записали в сборную команду и отправили в город на соревнования легкоатлетов. Конечно же, призового места она не заняла, все-таки заниматься надо в секции и по специальной программе, но результаты показала не плохие.
А ее волейбольная команда громит своих соперников по всей округе. И не на последнем счету среди волейболистов и Катюша. Тренер только руки потирает.
— Хорошо! Вот что значит природное упрямство.
-Да. Ты хорошо ведешь команду. Продолжай в таком же духе.- Похвалил я тренера.
— Девчата молодцы!
Шли годы. Я жил ожиданием, что дочь добьется в жизни своего. И дождался. У дочери увлекательная работа, прекрасная семья, талантливые дети. Тихая радость угнездилась в моей душе. Я не хочу больше ничего, тем более торжественного и высокого. Мне достаточно того, что имею.
Я несколько раз порывался помочь своему ребенку, но удерживала соседская зловредная собачонка величиной с варежку по кличке Кнопка, с которой у меня не сложились отношения. Она все время вертелась возле Танюши, облизывала ей ручонки, заглядывала в глазки, услужливо виляла хвостиком, наверно, по-своему переживала за девочку и пыталась поддержать её. Кнопка без скандала, а этого я боялся больше всего, не подпустила бы меня к дочке.
Вот дочурка преодолела предпоследнюю колею, по-взрослому присела на бруствере, положила ручки на колени, притихла. Собачонка легла напротив, забавно уткнувшись головой в кривые лапки. Они смотрели друг на друга, Танечка молчала, а собачонка поскуливала, словно бы звала девочку идти дальше. И девочка, повинуясь то ли внутреннему своему голосу, то ли зову Кнопки, начала карабкаться наверх колеи.
Какими только словами я не ругал эту назойливую собачонку. Вот каналья, привязалась, не даст ведь подойти. И в самом деле, лишний шаг испортил бы все: собачонка залаяла бы, дочурка, испугавшись, могла упасть и разбиться о зачерствевшие комья земли. Мне ничего не оставалось делать, как напряженно наблюдать за исходом поединка между дочерью и деревенским бездорожьем. И я вздохнул с облегчением, когда она в сопровождении все той же неугомонной шавки догнала детвору.
— Слава Богу!- Выдохнул я, когда экспедиция по преодолению препятствий завершилась.
— О чем ты?- спросила меня мама.
— Да вот моя дочка по траншеям лазит. А собачонка возле нее — ни подойти, ни помочь.
— Кнопка всегда возле детей. Защищает их.
— Мама, а дочурка-то окрепла у тебя на деревенских харчах. Хорошо, что я привез ее к тебе на лето.
— А что ей, ест все свежее, спит сколько хочет. Благодать ей. Я ее беру с собой, когда хожу в гости. Любопытная, уважительная. К каждой бабушке ласкается.
— Да, дети среди вас получают особое воспитание.
— И не говори. Душа у них раскрывается к добру, вот что.
Православное, человеколюбивое воспитание бабушки сделало из Танюши чуткого, отзывчивого ребенка. Она не проходила мимо больного человека, тащила в дом бездомных котят. А однажды на кладбище долго стояла возле памятника малышу, который скончался в одночасье от какой-то болезни. И на глазах у нее были слезы. Бабушки ахали:
— Какая девчушка! Какая девчушка! Сердечко, какое у нее!
Да, она была такой – непосредственной и участливой к чужой беде с самого детства. После первого же занятия в школе Таня подбежала к учительнице, бросилась к ней на шею и заплакала.
— Ты что, Танечка? – опешила учительница.
— Лидия Владимировна! Мне так жалко вас, вам так трудно с нами…
— Что ты, Танечка, нисколько и не трудно. Я люблю вас. Эти трудности мне в радость. Вот вырастешь, станешь учительницей и поймешь, что значит учить детей.
После того дочка по-настоящему, по-взрослому сдружилась со своей учительницей, и когда она переехала по семейным обстоятельствам в город, переписывалась с ней. Мы все вместе читали письма Лидии Владимировны и восхищались ее педагогическим талантом.
Х Х Х
Шли годы. Глядя на свою вполне взрослую дочь, я почему-то частенько вспоминаю этот светлый июльский полдень, вижу улицу, испещренную колеями, ее в сопровождении собачонки — девочку хрупкую, но уверенную в себе, полную решимости и упрямства. И, мне все кажется, что именно тогда, преодолевая трудности, без хныканья и плача, она сделала свой первый осознанный, самостоятельный шаг, который я расцениваю на самом деле как маленький подвиг.
Занималась в школе дочка хорошо. Она без труда поступила в педагогическое училище. И все, казалось бы, у нее складывалось блестяще, если бы я не задурил. Перестроечное лихолетье, потеря работы, краж идеалов о свободной России – все это переплелось у меня в голове, и я, как и всякий другой русский мужик, потянулся к стакану. Если раньше гудел с братвой по выходным и праздничным дням, то теперь водка стала потребностью, мне каждый день надо было приобщиться к бутылке, чтобы забыть все на свете и провалиться в цветной алкогольный сон. И тогда она, перед тем, как уехать в очередной раз в педучилище, написала мне письмо, в котором прямо и откровенно объяснила, чего я стою со своими пьяными выходками, а так же предупредила, что меня ждет в будущем, если я не остепенюсь. Письмо было безукоризненным с точки зрения грамматики, чистописания и особенно содержания. Еще бы, сочинения мы писали с ней вместе, я старался, как человек, однажды приобщившийся к литературе, передать ей свои знания. И она быстро научилась точно и корректно излагать свои мысли, а в этот раз использовала эпистолярный жанр, совместив его с криком души и недетской решимостью, во что бы то ни стало довести до папки голос разума.
Сказывалось деревенское воспитание и добродетель, какую она впитала в себя от моей мамы, родной бабушки. И это был не просто благородный порыв, а неистребимое желание помочь дорогому и близкому ей человеку, душевной теплотой обогреть его и заставить поверить в свои силы.
Я безропотно повиновался воли своей дочурки, присмирел, привел себя в порядок. И это была ее победа, а не мое достижение. Мы никогда не поднимали с ней тему по поводу ее письма и моего поведения, считали, что все позади, и лишний раз напоминать об этом нет смысла. Но все же чувство вины перед ней долго не покидало меня, я как мог, глушил его, не заискивая, старался быть искренним и доброжелательным. И лишь со временем почувствовал облегчение: прощен, опять, как и прежде, в детстве, с дочерью стою на одной жизненной площадке.
— Дочка, когда будем писать сочинение?
— Папа, я уже научилась. А что непонятно будет, обязательно тебя спрошу,- доверительно говорила она мне. — А сейчас мне пора ехать в педучилище.
— Дочка, хорошо писать ты никогда не научишься, так же как и я, как другие, кто любит и ценит литературу.
— Я знаю об этом, но всерьез литературой заниматься не хочу. Я детей люблю.
Х Х Х
Шли годы. После того, как я снова стал нормальным папой, дочь приезжала домой веселой и жизнерадостной. Но я заметил, что это вовсе не следствие моего перерождения, хотя, в сущности, оно тоже давало о себе знать, дочь, а этого я долго старался не замечать, повзрослела и стала невестой. Все свободное от учебы время она проводила в гостях у тетки. И не только потому, что там её ждала с нетерпением двоюродная сестренка, с которой они дружили не разлей вода. Вдали от дома студентку приметил голубоглазый парень, бывший моряк, разбитной малый, только и ждавший, чтобы ее возлюбленная быстрее закончила учиться.
Дочь приезжала из педучилища с большим шумом, вещи летели в один угол, одежда в другой. Она наскоро что-нибудь жевала или даже не жевала, а просто делала вид, что жует в угоду матери, и потом торопилась на автобус, следовавший транзитом в родимые пенаты тетки. Нам оставалось, тяжело вздыхая, провожать ее и делать на дорожку ручкой.
— Пока, мама, папа. Не беспокойтесь. Мне там хорошо.- С улыбкой говорила она на прощание.
— Береги себя. Одевайся теплее. И долго на улице по вечерам не шляйся.
— Ладно, ладно, мама…
Однажды и сам жених к нам пожаловал в гости, прихватив с собой для большей важности друга. Все трое сидели в отдельной комнате, что-то обсуждали, над чем-то смеялись. Их не интересовало наше присутствие в квартире, равно и то, что мы можем подумать по поводу этого визита. Смирившись с неизбежным, мы с женой молча сидели на кухне и помалкивали в тряпочку, что еще делать родителям, у которых среди бела дня открыто пытаются уворовать дочь.
— Ну, Сашка,- это она обращалась к жениху,- и попадет же тебе от начальства.
— А что я? Веду себя хорошо, работаю…
— Представляешь, Леша — говорит она к другу Сашки,- берет из дома телефон, забирается в котельную, которая летом не работает, подключается там к сети и болтает со мной битый час. Это сколько же насчитает телефон?
— Организация богатая, расплатится,- смеется Сашка.
— А если застукают?
— Не застукают. Я осторожно.
— Он у нас герой, моряк. Все может,- подхваливает Сашку друг.
-Знаем таких, смеется дочь,- везде успевает. И со мной любовь крутит, и другими…
— Нет! Нет! – в один голос орут гости.- Он только с тобой дружит.
Х Х Х
Шли годы. Свадьбу сыграли перед началом учебного сезона. Дочь, на родине мужа, направили на работу учительницей начальных классов в отдаленное село. Там она проработала до лета, а потом перевелась в райцентр, где продолжила преподавать по специальности в престижной школе.
Завесу над прошлой ее педагогической деятельностью мне случайно приоткрыли попутчики, с которыми я ехал однажды в одной автомашине. В разговоре промелькнула фамилия супруга дочери, мужики оживились.
— Как же, знаем. Ее жена работала в нашей школе. Как быстро она научила по-русски говорить наших татарчат!- Оживленно завели они со мной речь, а когда узнали, что я ее отец, то и вовсе разоткровенничались.- Какая способная учительница! Дети от нее без ума были, провожали со слезами на глазах.
Вот где сказались письма Лидии Владимировны. Наверное, с ее помощью дочь стала настоящей учительницей. Со временем дочка закончила, теперь уже заочно, логопедический факультет пединститута и перевелась в детский садик. Полушутя, полусерьезно мы говорили, что она учит там малявок произносить букву «Р». Знали бы мы, какая это сложная наука, логопедия, сколько сил и знаний она требует от педагога, не говорили бы так.
Шли годы. Татьяна выстраивала свою жизнь в соответствии со светскими правилами и обычаями. И если затесались иконки в красном углу залы, то это, скорее всего, дань деревенским традициям, следствие наущений мамы и свекрови. Во всем остальном молодая семья жила раскованно, атмосфера в ней царила благожелательная, гостям супруги всегда были рады. И как-то так получалось, что дочь смотрелась выше обыденности. Она умела говорить серьезно, и вместе с тем улыбка не сходила с ее лица, а смех заражал окружающих искренностью.
В семейной жизни было немало неприятностей. Нет, они никоим образом не исходили из взаимоотношений супругов, муж и жена относились друг к другу ровно и спокойно. Просто жизнь в то время была такой запутанной от перестройки, путча, деноминации, что в иной день люди чувствовали себя как на каторге. Денег не хватало на одежду, полноценное питание детей, а тут ещё надо было строиться. По какому-то бюрократическому недоразумению молодожены не вошли ни в одну из программ помощи молодым семьям, сказали, что их малыш то ли рано, то ли наоборот поздно родился, то ли их семейный бюджет исключает всякие субсидии. Как здесь не упустить руки, не озлобиться на весь свет. Но ни Таня, ни ее супруг этого не сделали, они стойко перенесли смутное время, дорожили тем, что у них было, не завидовали, не заискивали.
— Потихонечку, помаленечку и мы встанем на ноги.- Любила говорить дочь своим знакомым и подругам.- Не всем же богатыми быть. А нам хватает, что у нас есть.
— Так ведь неплохо было бы лишнюю копеечку иметь на черный день.
— А когда он наступит? И думай. Будем жить, пусть не одним днем, но без претензий на светлое будущее. Даст Бог, оно наступит и для нас.
Дочь четко вымерила все дистанции к благополучию. Но одной из них она особенно дорожила: взаимопонимание в семье – и силы, и богатство, и процветание. Как умная женщина, она понимала, что без этих ценностей нельзя и шага сделать, чтобы не спотыкнуться и не упасть. Я говорил ей перед замужеством:
— Таня, за тракториста выходишь. Придется стирать мазутные робы.
— Ну и что же, пусть мазутные, пусть робы, но они моего милого.
Да, шли годы. Другие заботы наваливались на плечи молодых супругов. В семье подрастали дети, настало время по-особому заняться не только их воспитанием, но и обучением.
Х Х Х
Таня в очередной раз позвонила сыну, который учится на четвертом курсе аэрокосмического университета.
— Как дела, Дима? – это ее обычный вопрос.
— Хорошо, мама.- Отвечает сын.
Далее следуют вопросы относительно того, кушал ли сын, выспался ли, нет ли хвостов по учебной части. И все это в деталях, подробностях, на какие только способна любящая мама.
Вот так пролетели годы, в трудах и заботах. Дима рос нестандартным малышом. Если все нормальные школьники после учебы шли домой, то его частенько искали по селу. И находили в самых неожиданных местах – на пустыре, в срубах, на каких-нибудь дальних задворках. А иной раз он заваливался домой грязным и оборванным, к тому же выяснялось, что часть одежды и учебников осталась в школе или еще где-нибудь. Нет, он не был недисциплинированным, рассеянным и забывчивым, а просто увлекался каким-нибудь занятием и сверх меры фантазировал. Дима мог пройти мимо мамы, папы, не заметив их. В это время он витал в облаках или строил очередные прожекты. Смышленый, впечатлительный, он мог разговаривать с самим собой, напевать что-нибудь себе под нос и даже смеяться, а что приходило ему на ум в эту минуту, не понять.
Дима рано научился читать, писать, считать. В нем явно прослеживались признаки одаренного мальчика, но их надо было сформировать, привести в порядок, подчинить одной цели. И мама взялась за это непростое дело. Она контролировала каждый его шаг, проверяла уроки, консультировалась с учителями. Изо дня в день вела сына за ручку по тернистым тропам познания, на которых не было места фантазиям, пусть они даже искренним и одухотворенным. Заметив в нем математические способности, старалась вообще исключить полеты в облака, добиваясь конкретики, точного расчета, что было необходимо ему больше всего…
Она часто смотрит на фотографию, на которой во всей красе стоит ее сыночек Дима, бравый парень выше среднего роста, белобрысый, ясноглазый, с широким лбом, но с выражением лица, по-детски наивным и простым. Внук стоит в паре с высоким мужчиной, внешность которого выдает в нем руководителя высокого ранга. Это губернатор области, по его инициативе собрали выпускников, закончивших среднюю школу с золотой медалью, с каждым из них он лично и с большим желанием сфотографировался.
Высокая честь! Ее сын, ее первенец, – медалист. Он был зачислен в престижное высшее аэрокосмическое учебное заведение на бюджетное отделение, набрав баллы выше крыши. Но мало кому известно, каких трудов стоило, чтобы сын достиг этих высот.
Мама не повышала голос на сына, но вместе с тем её влияние чувствовалось во всем — и в учебе, и в поведении. Только один раз, когда его фантазии зашли слишком далеко, она по-настоящему серьезно урезонила его. И в этом мы ей здорово помогли. Дима метался среди нас, ища защиты и сочувствия, но мы были непреклонны. А мама настаивала на своем.
— Дима, ты уже взрослый, детство прошло. Оглянись вокруг, все любят тебя и желают тебе благо. Умоляю, обрати на себя внимание.
И Дима изменился. Он ушел в себя, но не настолько, чтобы затаить обиду, тем более рассердиться на семью. В нем проклюнулись ростки совершеннолетия, которые со временем настолько окрепли, что он и сам не заметил, как вырос и возмужал. А мама осталась прежней, нежной любящей, всепрощающей, угадывающей каждое желание сына. Она и сама не заметила, как совершила подвиг, теперь уже большой и настоящий.
Лапочка-дочка, Катюша, еще не окончила среднюю школу. Круглая отличница, красавица, она из тех девочек, которым хватает времени на все – учебу, домашнюю работу, занятия в спортивных секциях. Когда она записалась в волейбольную команду, я высказал свои сомнения тренеру.
— Слабенькая, потянет ли?
— Ты знаешь, силенок у нее маловато, а вот упрямства хоть отбавляй.
И Катюша держится на уровне. Даже больше того, безо всякой подготовки, в прошлом сезоне, она заняла первое место в районе по бегу. Радостей было в семье, хоть отбавляй, а в школе ее записали в сборную команду и отправили в город на соревнования легкоатлетов. Конечно же, призового места она не заняла, все-таки заниматься надо в секции и по специальной программе, но результаты показала не плохие.
А ее волейбольная команда громит своих соперников по всей округе. И не на последнем счету среди волейболистов и Катюша. Тренер только руки потирает.
— Хорошо! Вот что значит природное упрямство.
-Да. Ты хорошо ведешь команду. Продолжай в таком же духе.- Похвалил я тренера.
— Девчата молодцы!
Шли годы. Я жил ожиданием, что дочь добьется в жизни своего. И дождался. У дочери увлекательная работа, прекрасная семья, талантливые дети. Тихая радость угнездилась в моей душе. Я не хочу больше ничего, тем более торжественного и высокого. Мне достаточно того, что имею.
4 комментария
Сколько там еще будет отведено – неизвестно, но никто не мешает нам наслаждаться очередным этапом своего бытия.
)))