Утро Эрефии.

Спустилась на Запад луна,
уж брезжит рассветное утро.
Воспряла Россия от сна,
и всякая в ей сотона,
чтоб прочим сверкать перламутром
начистила зубки и пьет
кто чай, а кто импортный кофе.

Воскрес православный народ
и поп на долларах Евгрофий,
еврей из Кремля и калмык
(вообще не представлен во власти),
татарин, армян и таджик…

Уже зомбоящик ужасти
развесил как клюкву, в трамваях
поехал всяк нищий, в «Рено»
поперлись мошенничать стаей
мещан обувать. Уж видно
как лезут в экран краснобаи,
все с чисто славянским лицом,
восстал Соловьев и Шапиро.

Уже набивает свинцом
волыну, уж фифочка Ира,
и ей с бодуна не до шуток,
в борделе щемит проституток.

Уже олигархи в Кремле
Царя ожидают в приемной,
и всякой на русской земле
зевает и тянется томно.

В одной лишь деревне глухой
никто не спешит как уроды,
несясь в иномарках толпой
на кресельные работы.
Поля зарастают травой,
и редкие тут пешеходы
грядут в магазин.
Безработных
собрались уж пять мужиков
и чешут таинственно репу.
Уже землемер Петухов
набрал чая, масла и хлеба.

Ты глянь, горожанин-вампир,
колбас кровяных, нескоромных
адепт — се Натаха на спирт
рубли собирает в укромных
местах, и по делу короткой
юбчонке, и в лайкре она
канючит хоть рваную сотку.

Бутылей сверкучих вина
полно в магазине на полках.
И цель у Натахи ясна:
доступный лишь спирт всем, не водка,
поскольку в полях почему-то
не всходит столицы валюта.

Уже в магазине музей
оглядывает Маросей.
И груши там сказочных стран,
и мясы, сироты оливки
годами лежат для крестьян,
в бутылках испанских заливки
у зеркала словно печаль,
доступные лишь москвичам…

…

Совсем не скрывая свой вид,
от пьянства опухший и синий,
уж леший в дуброве кряхтит:
— Пора, блин, валить из России!
Высокое солнце взойдет
в бурьян на исконные нивы.
Ест свеклу, капусту народ,
народ наш святой, терпеливый!
Когда прогремит 65,
в Госдуме поделят полцарства.
Тут рифма нескромная…
заплотит за гроб государство.

По трассе М — 7 средь полей
с большою охраной колбаской
свистит средь еврейских друзей
друг Ротшильда черт Дерипаска.
Покуда он тама храпит
в своем Каддилаке прекрасном,
вослед им Россия глядит
под карканье птицов ужасных.
Закрыв горизонт до лесов,
махая досками как птицы,
миллиард коммуняцких гробов
летят в Мавзолей покормиться.
О Русь! Верней ярый Совдеп,
что бродишь докучно за мною?
Кресты лишь на нивах — не хлеб,
высокой сорняк с лебедою.

Краса среднерусских равнин,
одета вполне откровенно,
восходит уже в магазин
сама библиотекарша Лена.
Я вижу отнюдь не во сне
в тоске деревенской, острожной,
как музы всех стран на холме
клянут графоманов безбожно.
И зол Аполлон, и капут
он им обещает кумирам.
И боги Олимпа секут
вовсю графоманов Стихи.ру.
Их печень кидают орлам
и всяким манкуртам немецким:
вся фауна, флора села
гогочет на то неподеццки.
Как Красное Знамя зады
цветут графоманов осколочь,
визжа в полевые цветы
бежит краснопопая сволочь!
и мечет Зевес им грозу
и всякие беды со света.
А прочие дятлы Рунета
долбосят пока что внизу.

Пропели уже петухи,
прогавкали суки-собаки.
И солнце взошло как стихи
в толпу графоманов в овраге,
где тешится это село.

Быть день обещает погожим.
Что было — то будет, прошло.
Забыто вчера, и итожит
все это общипанный герб
как некий цыпленок наитий.
И Смерть снова точит свой серп
на шизу и глупость событий.