Локи запугал Вована вусмерть, или привет белой горячке!

И так свершилось самое ужасное, на сайте Сру появился новый лидер среди пародистов.
Гришка Липец попал в аутсайдеры, он теперь не первый и даже не второй, он теперь просто в жопе.
За написание пародий на “крупнейшем литературном портале” взялся самый смешной персонаж Вован Евграшев –Номерной. Мордовский полиглот и король жутких инверсий.
Теперь он диктует параметры, и размеры пародий, он вызывает дикий хохот среди читателей и авторов виртуального пространства.
А причина банальна, Вован обижен на смешные пародии и хохмы в свой адрес.

“Это не драка, Андрей. Это плата по долгам. Желательно с процентами.
Однако, я погляжу, такое здесь любят больше всего. Но я скуп на такой товар. Только в специальных случаях. Не хохмач, в общем-то.

Это бумеранг, Лена. Они мечут австралийское оружие с дальним прицелом, но метко.
Им можно издеваться, а мне молчать?

Меня тоже не миловали. Такие гадости писали. И провокатором называли, и всех призывали меня в ЧС закинуть лишь за то, что удивился, как валькирии и индусские боги угодили в славянский пантеон. А уж в пародиях известная компания ещё не то себе позволяла. И ничего у них не удаляли. А что, угощение по собственным рецептам невкусно?

Владимир Павлов 8 02.11.2020 21:51” ©

Брякнувшись головой с печки, Вован за сутки настрочил аж шесть штук “пародий”.
Какчество конечно оставляет желать лучшего, ну скажем честно пародист из Номерного, как из говна пуля.
Как впрочем и в других литературных жанрах, Вован если честно обосрался по полной программе.
Ну, вот что стоит только это коротенькое из свежих шедевров:

“Свой завяжу я правый глаз,
Войдя в пиратский раж!
И зацеплю багром, и враз
Возьму на абордаж!” ©

Вова, убогий ты наш инвалид с детства, завяжи узлом свой хрен и засунь себе в дупу.
Вован, я вот тоже решил попробовать силы в классике жанра.
Да простит меня Великий Булгаков, Михаил Афанасьевич для дела праведного я воспользовался Вашим трудом великим, каюсь грешен:

Подражание, фанфик:

Тьма, пришедшая из Республики Мордовии, накрыла Российский Интернет. Исчезли висячие мосты, соединяющие страны и континенты, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над хохмодромом сайта Сру, Крафтчуковский сайт Пру с прозаиками, интернет-базары, караван-сараи, порносайты, и прочие виртуальные площадки… Пропал сайт Сру – крупнейший литературный портал, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма, напугавшая все живое на сайте Сру и его окрестностях. Странную тучу принесло с городка Ковылкино к концу дня, второго дня осеннего месяца дзю: итигацу.
Она уже навалилась своим Лысым Черепом на авторов, на эфир, где стукачи поспешно троллили талантливых и ранимых, она навалилась на поэтов и поэтесс, сползла дымными потоками с холма его и залила сайт Сру. Она вливалась в аккаунты и гнала авторов из сети. Она не спешила отдавать что-то полезное и нужное и отдавала только гниль, дурь и вонь. Лишь только дымное черное варево распарывал огонь, из кромешной тьмы взлетала вверх перекошенная морда со шрамом, в виде запятой. Но он угасал во мгновение, и рыло опять погружалось в темную бездну. Несколько раз выскакивал голый зад со шрамом, в виде знака вопроса, и опять проваливался, и каждый раз этот провал сопровождался вонючим грохотом катастрофы.
Другие трепетные мерцания вызывало из бездны противостоящее сайту Сру общежитие Каканадских эмигрантов в городке Гамильтон провинции Онтарио, и страшные носатые статуи взлетали к черному небу, простирая к нему руки с гармошками. Но опять прятался небесный огонь, и тяжелые удары грома загоняли носатых дебилов во тьму.
Ливень хлынул неожиданно, и тогда гроза перешла в ураган. В том самом месте, где около полудня, близ фанерной скамьи у подъезда,, с ударом, похожим на пушечный, как трость переломило гигантский кактус. Вместе с водяной пылью и градом на скамью нанесло клочки старых газет, использованные презервативы, маленькие корявые сучья и сахарный песок. Ураган терзал общежитие. В это время в консьержке находился только один человек, и этот человек был Грыжа Липоц.
— Грыже здравствовать и радоваться. — Пришедший заговорил на Иврите.
— Падла! — воскликнул Грыжа, — да ведь на вас нет сухой нитки! Каков ураган? А? Прошу вас немедленно пройти ко мне. Переоденьтесь, сделайте мне одолжение.
Пришедший откинул капюшон, обнаружив совершенно мокрую, с прилипшими ко лбу двумя волосами голову, и, выразив на своем бритом, кривом лице вежливую улыбку, стал отказываться переодеться, уверяя, что дождик мудаку не может ничем повредить.
— Не хочу слушать, — ответил Грыжа и растянул гармошку. Этим он вызвал прячущихся от него Марокканцев и велел им позаботиться о пришедшем, а затем немедленно подавать горячие бурекасы. Для того чтобы высушить волосы, переодеться, переобуться и вообще привести себя в порядок, пришедшему к Грыже понадобилось очень мало времени, и вскоре он появился в консьержке в женских панталонах, в сухих сандалиях, в сухой телогрейке и с приглаженными двумя волосами.
В это время солнце вернулось в Гамильтон и, прежде чем уйти и утонуть в Тихом океане, посылало прощальные лучи ненавидимому Грыжей городу и золотило ступени общаги. Фонтан из канализации совсем ожил и распелся во всю мочь, голуби выбрались на козырек подъезда, гулькали, перепрыгивали через сломанные сучья, клевали что-то в мокром сахарном песке. Вонючая лужа в лифте была затерта, убраны собачьи какашки, на столе дымилось бурекасы.
— Я слушаю приказания Грыжи, — сказал пришедший, подходя к столу.
— Но ничего не услышите, пока не сядете к столу и не выпьете моего стекломоя, — любезно ответил Грыжа и показал кукиш.
Пришедший сел на пол, Марокканец налил в его чашу густого стекломоя. Другой Марокканец, осторожно наклонясь над плечом, наполнил чашу Грыжи. После этого тот жестом удалил обоих Марокканцев. Пока пришедший пил и ел, Грыжа, прихлебывая стекломой, поглядывал прищуренными глазами на своего гостя. Явившийся к Грыже человек был средних лет, с очень неприятным округлым и неопрятным лицом, с мясистым маленьким носом. Волосы его были какого-то неопределенного, поносного, орехового цвета. Сейчас, высыхая, они воняли. Национальность пришельца было бы трудно установить, хотя он явно был Мордвин. Основное, что определяло его лицо, это было, пожалуй, выражение дебилизма, которое нарушали, впрочем, глаза, или, вернее, не глаза, а манера пришедшего глядеть в разные стороны от собеседника. Обычно маленькие глаза свои пришелец держал под прикрытыми, немного странноватыми, как будто припухшими, огромными веками. Тогда в щелочках этих глаз светилось незлобное идиотство. Надо полагать, что гость Грыжи был склонен к глупости и дури. Но по временам, совершенно изгоняя поблескивающую эту дурь из щелочек, теперешний гость широко открывал веки и взглядывал на своего собеседника внезапно и в упор, как будто с целью быстро разглядеть какое-то незаметное пятнышко на огромном носу у собеседника. Это продолжалось одно мгновение, после чего веки опять опускались, суживались щелочки, и в них начинало светиться дебилизм и идиотский ум. Пришедший не отказался и от второй чаши стекломоя, с видимым наслаждением проглотил несколько бурекасов, отведал гнилых овощей, съел кусок свинячьей кожи.
Насытившись, он похвалил стекломой:
— Превосходная буза, Грыжа, но это — не «Бухлерно»?
— «Дристуба», тридцатилетнее, — любезно отозвался Грыжа.
Гость приложил руку к сердцу, отказался что-либо еще есть, объявил, что сыт и теперь поссыт. Тогда Грыжа наполнил свою чашу, гость поступил так же. Оба обедающие отлили немного стекломоя из своих чаш в блюдо с бурекасами, и Грыжа произнес громко, поднимая чашу:
— За нас, за тебя, Крафтчук, отец виртуальных пердунов, самый дорогой и лучший из людей!
После этого допили стекломой, и Марокканцы убрали со стола яства, оставив на нем фрукт и кувшин. Опять-таки жестом Грыжа удалил массовку и остался со своим гостем один на один в консьержной.
— И так, — заговорил негромко Грыжа, — что можете вы сказать мне о настроении на сайте Сру?
Он невольно обратил свой взор туда, где за помойкой общаги, внизу, догорали и костры, и плоские кровли, позлащаемые последними лучами Каканадского солнца.
— Я полагаю, Грыжа, — ответил гость, — что настроение на сайте Сру теперь удовлетворительное.
— Так что можно ручаться, что беспорядки от оппоньшистов мне более не угрожают?
— Ручаться можно, — ласково поглядывая на Грыжу, ответил гость, — лишь за одно в мире — за мощь великого Крафтчука.
— Да пошлют ему боги долгую жизнь, — тотчас же подхватил Грыжа, — и всеобщий мир. — Он помолчал и продолжал: — Так что вы полагаете, что пародьки теперь можно не строчить?
— Я полагаю, что пейсанину молниеносного домкрата может прекратить, — ответил гость и прибавил: — Хорошо бы было, если бы на прощание она продефилировала по сайту сру.
— Очень хорошая мысль, — одобрил Грыжа, — послезавтра настрочу и сам уеду в Умань, и — клянусь вам пиром двенадцати богов, лаврами клянусь и перцем горошком — я отдал бы многое, чтобы сделать это сегодня.
— Грыжа не любит сайт Сру? — добродушно спросил гость.
— Помилосердствуйте, — улыбаясь, воскликнул Грыжа, — нет более безнадежного места на земле. Я не говорю уже о сайте Пру! Я бываю болен всякий раз, как мне приходится сюда выходить. Но это бы еще полгоря. Но эти религиозные праздники — маги, чародеи, волшебники, эти стаи богомольцев… Фанатики, онтисемиты и оппоньшисты! Чего стоил один этот Могилкин, которого они вдруг стали боготворить в этом году! Каждую минуту только и ждешь, что придется быть свидетелем неприятнейшего моего избиения. Все время тасовать жополизов, строчить доносы и ябеды, из которых к тому же половина написана на себя самого! Согласитесь, что это скучно. О, если бы не служба консьержем!..
— Да, будни здесь трудные, — согласился гость.
— От всей души желаю, чтобы они скорее кончились, — энергично добавил Грыжа. — Я получу возможность наконец вернуться в Умань. Верите ли, это бредовое сооружения Каканадцев — Грыжа махнул рукою на общагу, так что стало ясно, что он говорит о своем жилище, — положительно сводит меня с ума. Я не могу ночевать в нем. Мир не знал более странной архитектуры. Да, но вернемся к делам. Прежде всего, этот проклятый Ваня Дфуз вас не тревожит? Тут гость и послал свой особенный взгляд на нос Грыжи. Но тот скучающими глазами глядел вдаль, брезгливо сморщившись и созерцая ногти на ногах. Угас и взгляд гостя, и веки его опустились.
— Надо думать, что Ваня Дфуз стал теперь безопасен, как ягненок, — заговорил гость, и морщинки появились на дебильном лице. — Ему неудобно хохмить теперь.
— Слишком талантлив? — спросил Грыжа, усмехнувшись.
— Грыжа, как всегда, тонко понимает вопрос!
— Но, во всяком случае, — озабоченно заметил Грыжа, и тонкий, корявый палец с черным когтем поднялся вверх, — надо будет…
— О, Грыжа может быть уверен в том, что, пока я на сайте Сру, Ваня Дфуз не сделает ни шагу без того, чтобы за ним не шли по пятам.
— Теперь я спокоен, как, впрочем, и всегда спокоен, когда вы здесь.
— Грыжа слишком добр!
— А теперь прошу сообщить мне о неумолимой мести, — сказал Грыжа.
— Что именно интересует Грыжу?
— Не было ли со стороны авторов попыток выражения возмущения? Это главное, конечно.
— Никаких, — ответил гость.
— Очень хорошо. Вы сами установили, что месть прошла?
— Грыжа может быть уверен в этом.
— А скажите… от ваших пародек кто-то смеялся?
— Да. Но, — тут гость закрыл глаза, — он смущённо хрюкнул.
— Кто именно? — спросил Грыжа.
— Простите, Грыжа! — воскликнул гость, — я не назвал? Ленка Гусельникова и мои клоны.
— Безумка! — сказал Грыжа, почему-то гримасничая. Под левым глазом у него задергалась жилка, — ржать от такой херни! Зачем же отказываться от того, что предлагается? В каких выражениях она смеялась?
— Она сказала, — опять закрывая глаза, ответил гость, — что благодарит и не винит за то, что у неё нет мозгов.
— Кого нет? — глухо спросил Грыжа.
— Мозгов, Грыжа, так она сказала.
— Не пыталася ли она проповедовать что-либо в присутствии моих жополизов?
— Нет, Грыжа, она не была многословена на этот раз. Единственное, что она сказала, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных она считает глупость.
— К чему это было сказано? — услышал гость внезапно треснувший голос.
— Этого нельзя было понять. Она вообще вела себя странно, как, впрочем, и всегда.
— В чем странность?
— Она все время пыталась заглянуть в глаза то одному, то другому из окружающих и все время улыбалась какой-то растерянной улыбкой и перечисляла своих несуществующих кошаков.
— Больше ничего? — спросил хриплый голос.
— Больше ничего.
Грыжа стукнул чашей, наливая себе стекломоя. Осушив ее до самого дна, он заговорил:
— Дело заключается в следующем: хотя мы и не можем обнаружить — в данное время, по крайней мере, — каких-либо явных поклонников или последователей Дфуза, тем не менее ручаться, что их совсем нет, нельзя.
Гость внимательно слушал, наклонив голову, подёргивая ногой.
— И вот, во избежание каких-нибудь сюрпризов, — продолжал Грыжа, — я прошу вас немедленно и с большим шумом настрочить несколько корявых пародий, так как вы это умеете.
— Слушаюсь, Грыжа, — сказал гость и встал, говоря: — Ввиду сложности и ответственности дела разрешите мне заняться этой херней немедленно.
— Нет, присядьте еще, — сказал Грыжа, жестом останавливая своего гостя, — есть еще два вопроса. Второй — ваши громадные заслуги на труднейшей работе в должности главного Мордовского идиота, при Грыже Иудее, дают мне приятную возможность доложить об этом во всей Каканаде.
Тут лицо гостя порозовело, а шрам, в виде запятой, побелел, он встал и поклонился Грыже, говоря:
— Я лишь исполняю свой долг шизофреника!
— Но я хотел бы просить вас, — продолжал Грыжа, — если вам предложат уйти с сайта Сру, отказаться и остаться в Ковылкинском дурдоме. Мне ни за что не хотелось бы расстаться с вами. Пусть вас наградят каким-нибудь орденом и званием второго пародиста Сру, после меня.
— Я счастлив, целовать вас в жопу, Грыжа.
— Мне это очень приятно. Итак, третий вопрос. Касается этого, как его… Могилкина из Дома Стихов.
Тут гость послал Грыже свой взгляд и тотчас, как полагается, угасил его.
— Говорят, что он, — понижая голос, продолжал Грыжа, — деньги будто бы получил за то, что так радушно принял у себя этого веселого Дфуза.
— Получит, — тихонько поправил Грыжу гость.
— А велика ли сумма?
— Этого никто не может знать, Грыжа.
— Даже вы? — своим изумлением выражая комплимент, сказал Грыжа.
— Увы, даже я, — спокойно ответил гость, — но что он получит эти деньги сегодня вечером, это я знаю..
— Ах, жадный башкир из Дома Стихов, — улыбаясь, заметил Грыжа, — ведь он башкир?
— Грыжа никогда не ошибается, но на сей раз ошибся, — любезно ответил гость, — рыжий человек из Дома Стихов — русский человек.
— Скажите! Характеристику его вы можете мне дать? Фанатик, онтисемит и оппоньшист?
— О нет, Грыжа.
— Так. А еще что-нибудь?
— Очень красив.
— А еще? Имеет, может быть, какую-нибудь страсть?
— Трудно знать так уж точно всех в этом Доме Стихов, Грыжа…
— О нет, нет, Евграшев! Не преуменьшайте своих заслуг!
— У него есть одна страсть, Грыжа. — Гость сделал крохотную паузу. — Страсть к юмору и сатире.
— А он чем занимается?
Евграшев поднял глаза кверху, подумал и ответил:
— Он не работает, владеет сайтом и у него куча богатых родственников.
— Ах так, так, так, так. — Тут Грыжа умолк, оглянулся, проверил свои штаны, на предмет протечки, и потом сказал тихо: — Так вот в чем дело — я получил сегодня сведения о том, что он отхохмит меня сегодня ночью.
Здесь гость не только метнул свой взгляд на Грыжу, но даже немного задержал его, а после этого ответил:
— Вы, Грыжа, слишком лестно отзывались обо мне. По-моему, я не заслуживаю вашей награды. У меня в личке этих сведений нет.
— Вы достойны наивысшей награды, — ответил Грыжа, — но сведения такие имеются.
— Осмелюсь спросить, от кого же эти сведения?
— Позвольте мне пока этого не говорить, тем более что они случайны, темны и недостоверны. Но я обязан предвидеть все. Такова моя сущность, а пуще всего я обязан верить своему предчувствию, ибо никогда оно еще меня не обманывало. Сведения же заключаются в том, что кто-то из тайных друзей Могилкина, возмущенный чудовищными преступлениями нашей кодлы, сговаривается со своими сообщниками отхохмить меня сегодня ночью, а деньги, полученные за Дфуза, прогулять в ресторане “Пекин” с криком: «Пропьем проклятые деньги!»
Больше своих неожиданных взглядов Евграшев на Грыжу не бросал и продолжал слушать его, прищурившись, а Грыжа продолжал:
— Вообразите, приятно ли будет пародристу в праздничную пурийную ночь получить подобный подарок?
— Не только не приятно, — улыбнувшись, ответил гость, — но я полагаю, Грыжа, что это вызовет очень большой скандал.
— И я сам того же мнения. Вот поэтому я прошу вас заняться этим делом, то есть принять все меры к Могилкину и остальной компании.
— Приказание Грыжи будет исполнено, — заговорил Евграшев, — но я должен успокоить Грыжу: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним. Ведь подумать только, — гость, говоря, обернулся и продолжал: — отхохмить человека, опозорить, да еще узнать, сколько получил, да ухитриться пропить деньги в “Пекине”, и все это в одну ночь? Сегодня?
— И тем не менее отхохмят сегодня, — упрямо повторил Грыжа, — у меня предчувствие, говорю я вам! Не было случая, чтобы оно меня обмануло, — тут судорога прошла по морде липца Грыжи, и он коротко потер нос.
— Слушаю, — покорно отозвался гость, поднялся, выпрямился и вдруг спросил сурово: — Так отхохмят, Грыжа?
— Да, — ответил Грыжа, — и вся надежда только на вашу изумляющую всех исполнительность и корявословие.
Гость поправил панталоны под телогрейкой и сказал:
— Имею честь, желаю здравствовать и радоваться, целую вас в жопу.
— Ах да, — негромко вскричал Грыжа, — я ведь совсем забыл! Ведь я вам ничего не должен!..
Гость изумился.
— Право, Грыжа, вы мне ничего и никогда бы не отдали.
— Ну как же нет! При въезде моем на сайт Сру, помните, толпа нищебродов -пенсионеров… я еще хотел швырнуть им баллы, а у меня не было, и я взял у вас.
— О Грыжа, это какая-нибудь безделица!
— И о безделице надлежит помнить.
Тут Грыжа обернулся, поднял сюртук, лежащий на кресле сзади него, вынул из него пустой и дырявый кожаный мешок и протянул его гостю. Тот поклонился, принимая его, и спрятал под телогрейку.
— Я жду, — заговорил Грыжа, — доклада о корявых пародьках, а также и по этому делу Могилкина из Дома Стихов сегодня же ночью, слышите, Евграшев, сегодня. Санитарам будет дан приказ не давать вам спать. Я жду вас!
— Имею честь, — сказал Евграшев-Павлов-Номерной и, повернувшись, вышел из консьержной. Слышно было, как он хрустел, кряхтел, бздел и сморкался, проходя по мокрому сахарному песку, потом послышался стук его сандалий. Потом срезало его кривые ноги, туловище, и, наконец, пропала и телогрейка. Тут только Грыжа увидел, что солнца уже нет и пришли сумерки….

Пы. Сы.

Для наглядного примера разберем одно из творений Вована Номерного.
Возьмём исподник Вована и тупо переставим слова. Получится примерно такая же херня без смысла, но забавная и смешная:

Запугал поэта Локи
Владимир Павлов 8

Исходник – этот недосягаемый для меня образец поэзии:
stihi.ru/2017/04/03/5220

Все стихирные дороги
Вызывают только страх.
Запугал поэта Локи,
Говоря: «Я эндрюсарх!»

У него пегасов тырит,
И, подлец, конину жрёт!
Силы у него вампирит,
Жить, проклятый, не даёт!

Полуграмотный зверюга
Брешет, как поганый пёс.
Вызвал у поэта муку
И в словесный вверг понос.

И грозит: «Ты славный мальчик!
Это я не выношу!
У тебя за это пальчик
Двадцать первый откушу!

Вирши из тебя не плыли
Чтобы, словно злой понос.
Кто любили – чтоб забыли,
Доведу тебя до слёз!»

Что же делать? Вот задачка!
Одолел проклятый зверь!
Участь – белая горячка
И шестой палаты дверь!

© Copyright: Владимир Павлов 8, 2020

Фокус-покус, крабле-швабли, от перестановки слов дурь не изменяется:


И шестой палаты дверь
И горячка бледна мучит
Проклят одолелый зверь
Вдохновение Вову пучит

В слёз тебя я доведу
Кто забыли, что любили
Злой понос у какаду
Вирши из нутра поплыли

Первый двадцать откушу
Это за тебя я пальчик
Критику не выношу
Славный и грозистый мальчик

Как поганый брешет пёс
У поэта вызвал муку
Все гурьбой на сенокос
Грамотнистая зверюга

У него сны вампирИт
И коня подлюга жрёт
ПегасОв зараза тырит
Проклят, жизни не даёт

ПоэтОв пугает Локи
Только вызывает страх
Стихирные все дороги
Я свихнулся, Эндрюсарх!"