Ты не была в Париже

По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал…

Михаил Лермонтов

Казачья колыбельная песня

«С изумлением увидели демократию в ее
отвратительном цинизме, в ее жестоких
предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве.
Всё благородное, бескорыстное, всё
возвышающее душу человеческую — подавленное
неумолимым эгоизмом и страстию к довольству
(comfort); большинство, нагло притесняющее
общество; рабство негров посреди
образованности и свободы; родословные гонения
в народе, не имеющем дворянства; со стороны
избирателей алчность и зависть; со стороны
управляющих робость и подобострастие; талант,
из уважения к равенству, принужденный к
добровольному остракизму; богач, надевающий
оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить
надменной нищеты, им втайне презираемой:
такова картина Американских Штатов,
недавно выставленная перед нами.»

А.С. Пушкин из статьи «Джон Теннер»

Лиду застали врасплох, она не знала,
как отвечать. И отвечала осторожно,
выдавая недосказанное подергиваниями
плеч, то ли себя выгораживая, то ли
Светку. Прежде чем говорить, спросила:
а что сказала Люся? Сказала, что она
уехала? Нет, не обманула, вправду уехала.
А к ним возле торгового комплекса
подошел парень. Он на рынке фруктами
торгует, приезжий. Как зовут? Он сказал,
как зовут, я нерусские имена не умею
запоминать. Говорил? Он к Светке приставал,
говорил, что она ему понравилась, он
к Светке не в первый раз подходит.
Говорил: зачем ты меня обманула, тебя
зовут не Марина. Сказал… город ему
понравился, просил показать город…
Я, говорит, поймаю машину, вы мне
покажете. Нет, не согласились.
Мы уходим, а он не отстает, прилип.
Кое-как убежали. Потом Светка
пошла к дяде Володе, а я поехала домой.

Валентин Распутин «Дочь Ивана, мать Ивана»

Наверно, я погиб: глаза закрою — вижу.
Наверно, я погиб: робею, а потом;
Куда мне до нее — она была в Париже,
И я вчера узнал — не только в нем одном!

Владимир Высоцкий

Она была в Париже

Ну вот — мечтаю о престиже!
Ведь он — как сладкое вино?
Роман «Ты не была в Париже»
Желаю на язык кино

Перевести! Создать сценарий!
По крайней мере — черновик!
Зато поймёт — и пролетарий,
И бизнесмен, и большевик!

В нём — не Ромео, не Джульетта,
И — не Герасим, не Муму…
Девчонку в фильме звали — Света,
Как звали парня, не пойму:

Пусть имя зритель даст, читатель!
Зря, что ли, кушает он хлеб?
Герой мой — диссидент-предатель!
Условно он зовётся — Глеб,

Так молодого человека,
Наверно, звали… Может быть.
Был житель пасмурного века
Тот Глеб! Он так хотел любить

И мир, и формулы, и женщин!
Взаимность с формулами — да,
Была, но с миром — куча трещин,
А с девками — совсем беда!

Ведь, к сожалению, эпоха
Была негодной! И вообще,
Девицы, мир — всё было плохо!
И даже не было в борще

Обычной ложечки сметаны!
Зато бандиты-богачи
На «мерседесах» в рестораны
Въезжали, жрали калачи,

И с ними — жадные девицы!
Ни тех девиц Глеб не любил,
Ни дрянь, что шла из-за границы!
А США — как крокодил,

С Европой Западной совместно,
Всем блоком НАТО пасть открыв,
И бомбы применив бесчестно,
Да и коварство применив,

Сожрали бедную Россию!
А Глеб — о девушке мечтал
Простой, чтоб пятками босыми
По полю мчалась! И страдал,

Ведь не любили девки Глеба!
Вот дуры! Было не понять
Им то, что Глеб умом — до неба
Посредством формул — мог достать,

Что он посредством интегралов
Перевернуть мог шар земной,
И был, по сути, генералом,
Хоть и формально — рядовой,

И не любил при том Парижи,
И все парижские духи,
И западные все престижи,
Зато он, Глеб — писал стихи!

А формулами — всех Эйнштейнов
Мог опровергнуть, и мудрей
Был всевозможных Эйзенштейнов,
И не было его — добрей,

И всем пора бы знать об этом!
Ему — сниматься бы в кино,
Как всем учёным и поэтам
Простым и самобытным — но

Понять стихи его, расчёты
Никто не мог! Ни США,
Ни девушки! Печально что-то!
Как Глеба мучилась душа!

Пусть — буржуазные девчонки
Столь не способны на любовь,
Но — в сельской нищенской юбчонке,
Стерев босые пятки в кровь,

Простая девушка Светлана
И та его не поняла!
Устал от мерзкого обмана
Страдалец Глеб! Ну и дела!

Несостоявшийся, точнее,
Был Глеб тот — кандидат наук!..
… Девчонку Свету, с тонкой шеей,
Тем временем — чечен-паук

Поймал в свои блатные сети!
Рабыней стала у него
Светловолосая!.. О Свете
Пожалуй, лишь Виктор Гюго

Сумел бы, как об Эсмеральде,
Роман талантливый сложить,
Но — где он?.. На чужом асфальте
Пришлось рабыней — Свете жить,

В пост-эС-эС-эРии, на рынке…
Работала, как лошадь… Но
Ей не положены ботинки!
Боса! Но Свете — всё равно.

И не дарили ей букеты,
Девчонке этой из села,
И грязь была на пятках Светы,
Зато душа чиста была!

А озверение чеченца
Дошло до бешеных высот!
Видать, чеченец был без сердца;
Соорудил он эшафот

И виселицу для Светланы,
За то, что та посмела вдруг
Украсть — чеченские бананы!
Такие — есть? Чечня — ведь юг?

Неважно! И — болтайся, Света,
Публично, в постсоветской мгле,
Рабыня юная — в петле ты,
Но — спас её! — на «шевроле»

Подъехавший, весьма некстати
Для злых чеченов всех — Максим!
Не бьёт, не выстрелит! Заплатит!
Сорит деньгами пред любым

Американцем-бизнесменом
Максим — сам видный бизнесмен,
И уж тем паче — пред чеченом!
Окончились — и казнь, и плен

Для Светы! Чудо избавленья!
И выкупил Максим её
Столь круто, что стихотворенье
Даёт здесь сбой — но, ё-моё,

Желаю я продолжить тему!
А что же в это время — Глеб?
Доказывал он теорему,
Жуя при этом чёрствый хлеб,

В битком набитый сев автобус…
О чём же теорема та?
Что и земной привычный глобус,
И доллар — прах и суета,

И суета — любое евро,
Капитализм, феодализм,
Нацизм диктаторский и нервный,
И коммунизм, социализм,

И бормотал Глеб: «Я сумею
С инопланетным миром связь
Наладить!» Кто-то — дал по шее
Ему чувствительно, и грязь

Оставил на тетради Глеба,
В которой вёл расчёт он свой,
А Глеб — всё ждал сигналы с неба
Под надоевший шум земной,

И знал — сверхсветовой ракетой
Мир сей быть может изменён!
И вдруг — увиделся со Светой
В автобусе! Под гул времён!

В автобус Светка вдруг с Максимом
Случайно села… Почему?
Что, в «шевроле» — невыносимо
Девчонке русской? Не пойму.

Ведь Свету тоже Глеб пытался
Спасти — но злой чечен, как грязь,
Над той попыткой надругался!
Времён, любви — распалась связь?

А может быть, соединилась?
Глеб — признавался ей в любви…
Автобусная дверь — открылась,
Удар случился — c’est la vie,

Чудовищный удар по Глебу
Со стороны Максима — ведь
Кормил отнюдь не только хлебом
Тот, как любовничек-медведь

Светлану, бедную, босую,
Златые горы ей сулил!
Картину жуткую рисую:
Максим, как евро-крокодил,

Остался с русской девой Светой…
Ну, а от Глеба — лишь тетрадь,
И с галактической ракетой,
И со стихами, что писать

Так Глеб любил — осталась Свете…
И чудо вдруг произошло
На буржуазной сей планете,
Земле, где Светино село

Разрушили американцы,
Убили мамочку, отца
Светланы — НАТОвцы-поганцы!
Она Максима-молодца,

Что спас её — вдруг разлюбила,
Влюбилась в Глебовы стихи
Зато! И Глеба полюбила!
Неважно, что Максим духи

Дарил парижские Светлане,
И, чтобы подчеркнуть престиж,
Кормил Светлану в ресторане!
Плевала Света на Париж,

В котором не была Светлана,
Но обещал туда свозить
Невесту поздно или рано
Жених Максим… Его любить

Светлана больше не хотела:
Ударил Глеба ведь Максим!
О, удивительное дело:
Хотела с Глебом быть, лишь с ним,

Лишившимся своей тетради,
Пропавшим в городской толпе…
Любви своей прекрасной ради
Она б помчалась по тропе

Трансгалактической — за Глебом,
Забыв Максима — навсегда,
Питаясь только чёрствым хлебом!
Но рядом — лишь Максим… Беда!

Здесь надобно сказать, что Максик
Был бизнесменом на крови!
За трупы получал он баксик!
Сердца детишек — c’est la vie!

И почки взрослых из России
В Америку он продавал!
Да и китайчики косые
Платить ему за криминал

Привыкли! Заодно — Европа!
А Светка-то зачем ему,
Любимцу евро-эскалопа?
Наверно, так же, как Муму

Герасиму… Как собачонка!
Насытившись Светланой — он
Прикончит в будущем девчонку,
Пока же Макс — как Аполлон!

Всё ближе день проклятой свадьбы
Светланы с Максом настаёт!
От свадьбы — Свете убежать бы!
И Света путч-переворот

Устроила, шальная дева!
Публично Макса по щеке
Ударила, как королева,
Хоть и босая, налегке,

В день свадьбы с этим бизнесменом,
На свадьбе прямо на своей!
С восторгом! Жуткая измена!
И чудился, как чародей,

Глеб ей исчезнувший, учёный,
Родной исчезнувший поэт…
А Макс — немил, как хрен копчёный!
Противней бизнесменов — нет!

И многочисленные гости
На свадьбе — увидали вдруг,
Как, Максу фигурально — кости
Сломав, послав его «на йух»,

Умчалась от Максима Света!
А за Светланой мчал Максим!
Невероятен — фильм об этом!
И, высунув язык — за ним,

За Максом — гости и коллеги!..
Однако, что за кавардак!
Макс — знавший Фрейда, и Карнеги,
И «шевроле», и «кадиллак»,

Прибил свою невесту Свету!
И пролилась Светланы кровь,
И пошатнулась вся планета!
Но — ты бессмертна, и любовь,

А заодно и Глеб, Светлана!
Отряды инопланетян
В порыве бешеном и рьяном
Вошли на Землю, и туман

Рассеялся, и стало видно:
В инопланетном рабстве все:
Нью-Йорк, Берлин, Париж! Обидно!
Как будто белки в колесе,

Теперь и все экс-президенты,
И экс-чечен, и экс-Максим…
Друг другу — морды бьют за центы,
За доллар — за зелёный дым,

Что обесценился навеки,
В инопланетных клетках! Кайф!
Сошли с ума все человеки
Земли-планеты! Life is life!

В дурдоме — при любой погоде
Владельцы «мерсов»-«шевроле»!
Одна Светлана на свободе
На завоёванной Земле,

А остальные люди — в клетках,
Как звери дикие Земли…
Меж клетками — гуляет Светка,
Глядит, как к клетке подошли

С далёких звёзд — туристы, дети…
Как кормят дикарей-землян…
Как рад экс-президент — конфете,
Подачке инопланетян!

Обиду испытай, читатель,
Ты за землян — в такой момент!
А Глеб — Земли родной предатель,
Инопланетный диссидент,

Необычайного успеха
У гуманоидов сумел
Достичь! На Вегу он поехал,
Поэт и маг амурных стрел,

Сверхсветовые там ракеты
В КБ рассчитывает он!
И галактические Светы,
Чей символ — звёздный Орион,

Внимают Глебову таланту,
Читают Глебовы стихи,
Те, что подобны бриллианту!
А на парижские духи

Плевать тем звёздным светлым феям!
Ну, а земная Света? Что,
Простая, с юной тонкой шеей,
Ты выиграла в спортлото?

Ты — не в Париже, а — на Альфе
Центавра побывать смогла,
Поскольку острый Глебов скальпель
Земле дал хук — и все дела,

И видела красоты Веги,
И звёздный тамошний отель,
Где неизвестен Дейл Карнеги,
Зато прекрасный менестрель

С Ригеля или Бетельгейзе,
Поёт лишь для тебя одной!
И для тебя — мильон созвездий,
Такой наивной и простой,

А не Париж какой-то мелкий,
Теперь похожий на дыру!
Париж — он не в своей тарелке!
Глеб — круче боссов ЦРУ!

Да, предал он родную Землю,
Глеб, физик-диссидент-герой!
Его предательству — я внемлю!
Сумел он стать самим собой,

При этом смог заставить Свету
Себя, в итоге, полюбить,
А Землю, дикую планету,
Глеб навсегда сумел забыть;

Земную любит лишь Светлану!
А Света Глеба ждёт и ждёт,
Внимая Глебову обману,
Свершив свой путч-переворот…

Ну и, в зверинце — на закуску
Бьёт Макса шомполами Глеб,
Как настоящий парень русский,
Не зря он ест межзвёздный хлеб!

Бьёт заодно Глеб и чеченца,
И президента США;
Ах, доброе у Глеба сердце,
Ах, добрая его душа!

Стал богачом с дворцом и дачей
На звёздах, продав им свой ум,
Тот самый Глеб, что, чуть не плача,
Был полон депрессивных дум!

Стал заодно и филантропом
Для нищебродов — c’est la vie!
Америки, Руси, Европы!
Видать, весь полон он любви

И жалости к землянам бедным…
Особенно — к Парижу! Торт
На Веге он под гимн победный
Жуёт — и строит космопорт!

И пишет заодно в журналах
Он в галактических — статьи
Антиземные! И немало!
На Сириусе — соловьи

Герою, Глебу-диссиденту,
Симфонии поют, и он
Пожалуй, станет президентом
Вселенским — будто Аполлон!

А плюс к тому — ещё девчонку
Глеб чужезвёздную сумел
Спасти вдруг от земных подонков;
Взял и устроил им расстрел,

Когда те вырвались из клетки,
На девочку с Тау Кита
Напав из-за её конфетки!
Не жизнь — сплошная суета!

Так какова у басни-фильма
Антиземного — есть мораль?
Кто бизнесмен земной был сильный,
Стал слабый ноль! Таких — не жаль!

А кто непризнанным поэтом,
Непризнанным учёным был,
Стал царь Вселенной! Стих — об этом!
А также — про любовный пыл!

Синдром неадекватной силы,
Что Землю слопал, как медведь,
Довёл планету до могилы,
Не излечить иначе ведь!

Но, чтоб совсем правдоподобным
Был мой рифмованный рассказ,
Не чем-то приторным и сдобным,
Добавлю, что ли, я сейчас,

О том, как снова на свободу
Земляне-гады-дикари
Вдруг вырвались — ишь, взяли моду!
И детский садик подожгли

С инопланетной детворою,
И Глеб погиб, но спас детей,
Сказав землянам: «Вас — урою!»,
И по заслугам гад-злодей

Из экс-Парижа, экс-Берлина
Смог получить… И по зубам…
Нет Глеба? Грустная картина!..
… И, на балу, средь звёздных дам,

По-прежнему простая, Света,
Целует фото Глеба, и,
Как Золушка земной планеты,
Не хочет новой уж любви…

А любит Глеба, только Глеба!
Живого? Мёртвого? Пускай!
Жуёт кусок ржаного хлеба,
И ждёт — на Орион трамвай…

… А может — выдумка всё это?
Но — сказка ложь, да в ней — намёк!
И тем, кто Глеб, и тем, кто Света,
И тем, кто Макс — живой урок!