Проект: Кузьмич.

Никого, ни к чему не обязывает.
Стёб Могилкина и ГУта на основе бытности и непросыхаемой реальности.
Любые адекватно-беспредельные дополнения лишь расширяют круг авторов. Следите за рецензиями.

Пролог:
«Кузьмич одел лыжи-бегунки и пошёл, пошёл, пихая, запихивая в свой Манлихер патроны, снаряды, гранаты, ПТУРСы. Пихая и запихивая.
У Парнаса кололи головы». ©


Кол стоял на всю округу, поэтому Кузьмич, воткнув в уши беруши, быстро удалился под сень крон лапорастущего папоротника и многолетнего лапуха. Отдышавшись, снял лыжи, бо по траве на них бегать incongru (франц).
На плечо легла рука.
— АААА!!! – заорал от страха егерь, потому что за рукой никого не было.
— Пошла нахуй!!! – пытался он её смахнуть, но тщетно.
На запястье он успел заметить тату якоря и три буквы К.Г.Б.
Не тату, дешёвый партак черной тушью, превратившейся в синию.
Кузьмич вынул Манлихер, и принялся стрелять всем, что в него напихал, в руку.
Рука обосралась, конечно, на плечо егеря, но держала его крепко.
Тогда он отпилил плечо неучтённой ножовкой по металлу, и, зажимая рану, бросился в заросли, которые быстро закончились, развернувшись бескрайней пустыней Гоби.
Тут и там скакали на низкорослых лошадках Пржевальского монгольцы, бродили протоцератопсы, тарбозавры и зауролофы.
Превозмогая боль, егерь засучил рукав, и посмотрел на часы. Время остановилось.
Поменял батарейки.
Время пошло и все сразу умерли.
Отпиленное плечо саднило. Впереди расстилалась пустыня.
Надо было идти вперёд, или вернуться в ларёк к Говарду.

***
Не определившись в выборе, Кузьмич упал и умер.
А потом вдруг ожил в негритянском шалаше.
Разлепив ресницы, егерь увидел какого-то чувака, промышлявшего у барной стойки.
— Ты кто? – спросил Кузьмич и удивился: произнеся два слова подряд, он ни разу не заматерился.
— Хуй в пальто! – вежливо представился поп Гундяй. – лечим, рвем зубы, вставляем пластиковые окна!.. Вот и тебе новое плечо справили… Православный клей «БФ» — лучше для мужчины нет!

Кузьмич пошевелил бывшей отпиленной рукой – она оказалась на месте.
Егерь решил провести самый рискованный эксперимент – почесал ей свои гениталии. Гениталии отреагировали правильно.

— Волшебник! – обрадовался служитель лесотехнического хозяйства.

— Да… — вздохнул Гундяй, — это сейчас я им стал… а раньше – грабил народ, врал, трахал мальчиков и делал вид, что бох существует. Но однажды, совершенно случайно, Говард Уткин огрел меня лопатой по куколю. И все встало на свои места.
Нет, то, что должно было встать – у меня не встало, встало совсем другое. Но туда, куда надо. Теперь живу здесь, среди динозавров и песков, несу покаяние… Тебе коньячку налить?..

***
— А тэперь руби мэне башка! – пробрался сквозь толпу паетов, вбежал на Лобное место Рамазанка Ка-Дыркин.
— Гражданин, вы обвиняетесь по другим статьям Уголовного Кодекса, и ваша казнь назначена на послезавтра. Зачем без очереди лезете? – отреагировал пристав.
— Нэ хачу! Руби башка за мой плохой пает! – не уступал Ка-Дыркин.
— Да из тебя поэт – как из говна пироги! – засмеялась публика.
— Нэт! Я пает! Папрасил написать за мэня стыхи – мнэ написалы! Патом я за сваи их выдал! Чэтать буду!
— Хуй с тобой, читай. – согласились все.
Уткин ткнул Могилкина в бок и подмигнул: «Еще один великий русский пает нарисовался».

А Рамазанка начал бухтеть по бумажке:

— И вроде как в глаз твое обращение
Не тронута бровь, прости, в сокращенье
Тебе отвечает на юмор Рамзан
Про Дзюбу, Египет и пармезан.

И слово мое тверже камня — не сыра,
За слово отвечу — ведь я, брат, Кадыров.
А брат называю — ты же с Кавказа,
Должен понять меня, видимо, сразу.

И четко ложится в ответе строфа:
В команде «Ахмат» я почти что ФИФА.
Дадут они фору любому Пеле,
Которого ждешь ты в сибирском селе.

Семенов и Плиев, защитник Уциев,
А в нападении Садаев Заур,
Ну, вроде, все четко.
Не каламбур.

Мы — пехотинцы для нашей страны,
И волю к победе нести мы должны.
А Спорт — это Мир!!! — вот что, брат, я скажу,
Россию свою я во всем поддержу!»

— Можно я разберу эту херню? – Спросил Юша у Говарда.
— На хуй, на хуй, и так все ясно. – Ответил Фридрихэнгельсович.

— Казнить! Казнить! – скандировала толпа.
— Подождите, любезные! – обратился пристав к скандирующим, — сегодня колют головы бездарным метроманам, а осужденного Ка-Дырова будут казнить послезавтра, посажением на кол и четвертованием, как врага нашей Родины. Это сегодня он решил пойти не по той статье и обеспечить себе легкую смерть. Подождите немного, и все будет.

На трибунах засвистели, в тушку кадырова полетели тухлые яички и гнилые помидорчики. Раздались гневные крики: «Жулик!», «Аферист!», «Проходимец!» — народ был возмущен поступком пседо-паета и высказывал свое недовольно, как только мог.
Горе-паета заковали в кандалы и увели от греха подальше.

***
— А как дальше жить будешь? – спросил егерь у Гундяя, откупоривая очередную бутылку.
— Пока не знаю… взял на себя обязательство вылечить пятьсот миллионов человек. Ты – третий. А, как всех вылечу, пойду статистом в кино – фактура у меня подходящая и борода ухоженная. Буду играть гномов, маньяков и предателей Родины.
— Ну, удачи тебе, добрый человек! – добродушно пообещал Кузьмич и залил в себя следующие двести пятьдесят…

***
Выйдя из негритянского шалаша на беломраморное крыльцо с колоннами, Кузьмич выудил из широких штанин беломорину, и постучал мундштуком по ногтю, клей БФ работал.
— Огоньку не найдёца? – наклонился он к первому попавшемуся индейцу, сидевшему на крыльце с трубкой мира.
Это был Гайка Митрич, американский егерь, воспетый ГДРовской киностудией «ДЭФО». Он же – Чинганчук, он же – Оцеола, он же – Винету, сын Инчу Чуна,
Ульзана, Северино,
След сокола и коршуна,
Охотник где-то в Мексике,
Муратов, Текумзэ,
Он — Сын Большой Медведицы.
Вокаде, Маха, Джикарилла,
Вождь Белое Перо и Зоркий Сокол,
Пабло Калво, Борис и Черный Барс,

И Твёрдая Скала, ещё.

Других индейцев рядом не было.
Вождь невозмутимо вынул изо рта трубку, и протянул вышельцу.



Кузьмич, прикуривая, аккуратно заглянул ему в глаза.
Там были безжизненные прерии, и безумные индейцы носились на мустангах:



… сверху шли титры: «Ford Mustang 6-го поколения получил 5,2-литровый 500-сильный двигатель, который оказался самым мощным за всю историю поколений Mustang.
в европейской спецификации подготовлено две стандартные бензиновые модификации, каждой из которых полагаются 6-скоростная «механика» или опциональный 10-диапазонный «автомат» …

Дочитывать Кузьмич не стал, потрепал челнока за щёку, и, сунув руки в брюки, попыхивая, застыл.
— Мы где? – Наклонился он снова к индейцу.
Вождь невозмутимо вынул изо рта трубку и протянул вышельцу.

Егерь вернулся в шалаш.
— Мы где? – Спросил он бородатого бармена в черном вечернем платье до пола.
— В пизде. – Подобострастно ответил тот: — Здравствуйте, лечим, рвем зубы, вставляем пластиковые окна! Православный клей «БФ» — лучше для мужчины нет! Пакет?
— Да, два больших двойных. Поруби себя на части, и сложи фрагменты в них. – Кузьмич прижал ко рту ладонь. Мата, как не бывало.
Продавец молча крушил себя топором, разбрызгивая кровь и ошметки по шалашу.

— Что ещё желаете? – Взвесил покупку, подошедший крупноголовый администратор негритянского шалаша с бэйджем «Петрович».
Некрещёный егерь внутри себя перекрестился.
Недавно он, по приглашению друзей, был в зоопарке г. Новосибирск, СФО, где видел этого мутанта в клетке.
— Сколько с меня?
— 1 миллиард 853 миллиона 648 тысяч 254 рубля 18 копеек.

(здесь паника и непонимание ситуации егеря Кузьмича).

— У меня, — Кузьмич наскрёб по карманам 653 рубля на электричку обратно. – 653 рубля.
— Давай! – Смахнул их в конторку Петрович: — Распишись ещё вот здесь, и вот здесь. Должен будешь.
— За что?
— За мясо Гундяева.
— Оставь хоть на спички.
— Держи, — положил на стойку купюру администратор.
— Что это? – покрутил деньгу егерь.



— Денег нет даже на спички, но держись.
— Да заебись ты со своим мясом!!! – Бросил егерь пакет в голову Петровича, тот упал навзничь.
— Ещё полторатыщи за мат в общественном месте, — донеслось из-под стойки.
— Пашёл нахуй!!! – Вышел Кузьмич наружу, и облегченно вздохнул. Есть ещё мат в русских пороховницах. А, значит, и в народе.

Индеец сидел на прежнем месте. Егерь осторожно вынул из его уст трубку, и обсыпал негритянский шалаш углями мира.
ria.ru/incidents/20180810/1526334160.html

***
Герой России академик Рамзанка Дыров, ожидая своего конца, ходил по камере из угла вугол, сочиняя новую нетленку о конце чемпионата по футболу.
Камера была именной, поскольку Рамзанка беспокоился о своём будущем, зная, что хуйло не вечно, как и светило. Только сонце несло свет и радость, а хуйло одни головняки.
Одноименная и одноместная камера была размером 3х1,5 метра. Но если нажать специальную кнопку, то можно было выйти в одноместную камеру абсолютно других параметров. Дальний её угол выходил к постройкам хоздвора тюрьмы, а противоположный — на платную стоянку у мега-маркета «Ахмат», где, после проверки чечпожнадзора, имелся не загромождённый аварийный выход.
Стих получался на редкость патриотичным, ещё и Слепакова уел, потирал ручки академик, улыбаясь в бороду:

Вот и закончился Чемпионат,
Выпускайте медведей! — смеясь патриоты кричат
Всему миру мы показали,
Что радушней хозяев они не встречали.
Мы верим в Россию! — кричали фанаты,
В поддержку команды взмывали плакаты,
И даже Семён Слепаков прослезился,
И до триумфа, успел, извинился.
Имейте ввиду, что он тоже с Кавказа,
Не любит, когда его просят три раза.
Стонал стадион, плакал Дзюба и Воля,
Полюбила Черчесова бабушка Оля,
кокошником машет с трибуны ретиво,

Здесь на бумагу упал скупой суровый мужской чеченский слёз. Чернила на «Бабушка Оля» расплылись.
— Анахунаху бла, пэрэпысыватьнахсё нибуду, — прищурился герой, придумав, как это оценят потомки: Убивший детей и внуков бандит, скорбит по русской бабушке. И знает русские традиции, где все бабушки ходят в кокошниках.

— Ахуеннонаханаханапесал да, — расцвёл убийца, в надежде, что ему скостят головной отруб на четвертование.

Кричит, что: — Играет команда красиво!
«Играем для Вас!» — развернули растяжку,
Десантник от чувств разрывает тельняшку.
Как жалко, что Игнашевич нас покидает,
Карьеру в команде Сергей оставляет.
Но думаю он подготовит плеяду …

***
Здесь автор, споткнувшись на последнем слове опуса, оставляет поэтические потуги академика на его совести, думая, что одиночная камера далеко не одиночная.

)))))