Лихое детство Васятки Тройкина

Грянули, как песня разухабистая, лихие девяностые. Вместе с партией люди потеряли ум, честь и совесть нашей эпохи. На заре перестройки Васятка Тройкин был ещё настолько мал, что не запомнил и названия городишки, в котором она его застала. Может оттого, что молодое семейство Тройкиных, родом из деревеньки, которая нынче на топографических картах обозначена как место для археологических раскопок, провело в том городишке всего лишь месячишко — не успели толком ни устроиться на единственный в этом городишке заводишко, как тот уже закрылся. В деревеньку, где колхозишко зачах ещё до перестройки, возвращаться было не резон.

«Слышь чаво, Клашка!» — подзуживал Васяткину маманю вечно пьяный сосед — «А ить пропадаить-то краса твоя ненаглядная за твоим-то никудышкою. Пустомеля он у тебя, оещалкин!»
А супружница соседова, бравая казачка, с другой стороны как огреет муженька сковородкой, да как вызверится, да как обложит отборным, нормативный смысл которого в том, что тому ещё и самому далеко до никудышек, пустомель и обещалкиных…

Хотя зомбоящик, сиречь телевизор, у соседей был, а вот у Тройкиных зомбоящика не было. Не оттого, что в городке обосновалась какая-то секта мракобесов, накладывающая табу на все прочие средства зомбирования, кроме своей зомбомакулатуры, производимой в США в рамках реализации доктрины Аллена Даллеса, просто напросто у тройкинской тёщи в результате павловской реформы все чулочно-носочные сбережения превратились в бумажки для оклейки сортира. Тесть его собственноручно оклеивал, приговаривая: «Самое им туточки и место! Ить на чём экономили-то? На жратве!».

У самих Тройкиных, точнее у свёкра, проживавшего в столице необъятной Родины Москве, сбережения на сберкнижке тоже обесценились — тысячи рублей из-за безудержной инфляции превратились в копейки. С началом обвала рубля свёкор, почуяв неладное, бросился было снимать свои кровные со сберкнижки, да не тут-то было — повсюду ему отказывали под надуманными предлогами, аж покамест рубль не обвалился ниже плинтуса.

Свёкор тоже, как и тесть с тёщей, маленечко тронулся умом на этой почве. Распродав каким-то заморским мошенникам за сущие заморские копейки отцовские, дедовские и прадедовские носители памяти о славном совдеповском прошлом и даже о славном дореволюционном прошлом царской России, приобрел на вырученные средства гробы и места на кладбище себе и всей своей ближайшей родне впрок. Да и пригласил их к себе в Москву на «постоянное место жительства». Тёща с тестем соблазнились, усадьбу свою на радостях сыну с невесткой беременной подарили, да так вместе с Тройкиными, которые у них прежде ютились, махнули не глядя в Москву.

Комнат у свёкра, в прошлом занимавшего какое-то сытое местечко у партийной кормушки, хватало. Свёкор все двери комнатные перед приезжими настежь распахнул, кроме одной. А Васятка, шустрый оголец, подсмотрел, куда радушный хозяин ключи прячет, да при первом же удобном случае и стащил. А в глухую полночь, когда все домашние спали крепким сном, тихонечко заскрипел ключик в замочке запретной комнаты…

Тут сперва надобно сообщить, что на ночь глядя Васятка насмотрелся по зомбоящику заморских фильмов ужасов. Папаня с маманей увещевали его, дескать, шел бы ты, Васятка, спать, не то из-за фильмов ужасов переполох приключиться может, придётся вести к остросенсу.
«Не к остросенсу, а к экстрасенсу!» — авторитетным тоном будущего «столичного штучкА» заявил Васятка, «И не фильм ужасов, а фильм зависти!» — добавил он, увидав на экране зомбоящика Нью-Йоркские небоскребы, «Тоже мне, режиссеры с погорелой киностудии! Вот я как вырасту, как стану режиссером, да как сниму фильм о нашей перестройке, как все америкосы как посмотрят его, так им всем от ужаса крыши так и посрывает!»

И вот Васятка переступает порог запретной комнаты, предвкушая сорвать запретный плод и насладиться им в полный рост…
Слабый лучик фонарика случайным образом падает прямо на прикрепленную к центру кладбищенского креста табличку с Васяткиной фотографией…
«Ух ты!» — восклицает Васятка, всё ещё витающий в облаках своей прекрасной мечты о крышесрывательном фильме ужасов — «Вот это реквизит!» И Васятка бегом побежал на киностудию, где как раз снимались ночные постельные сцены. Растолкав толпу обнаженных телес, Васятка схватил режиссера за руку и потянул за собой, вопя о своей гениальной находке. Обалделый режиссер конечно же сразу подумал, что речь идет о каких-то сногсшибательных и крышесрывательных телесах и во всю прыть устремился в погоню за будущей порнозвездой… Но в итоге режиссеру пришлось вызывать ментов.

Менты запроторили свёкра в психушку. Васятка с папаней и маманей навещали его каждый выходной. Судебное отделение, обнесенное толстой бетонной стенищей, с колючей проволокой под напряжением, с мощными прожекторами, охранялось вооруженными до зубов охранниками-кинологами с лютыми псами. Весь дворик насквозь провонялся псиной, течкой и собачьим варевом. Охранники жрали разбодяженный медицинский спирт, занюхивая его пустым стаканом.

Несмотря на все усилия родни, упорно расходующей свои скудные заработки на заморские антидепрессанты, свёкор так же упорно не желал выздоравливать. У одного охранника под хмельком развязался язык и он проболтался Васяткиному папане, что от бывшего партийного деятеля Тройкина хотят избавиться его бывшие соратники, развалившие и разворовавшие Союз, и потому чтобы Тройкин не обличил их, его обработали какими-то психотропными препаратами. Тройкин никогда не выздоровеет, его мозг подвергся необратимым патологическим изменениям. Когда Васятка это подслушивал, волосы на его голове медленно становились торчком.

Васятка поддерживал дружбу с режиссером, который спас жизни ему и его близким родственникам, охотно рассказывал ему разные истории из жизни, которых навидался и наслушался за годы перестройки, так что Коламбия Пикчерз не представляет, как нехорошо нам с нами бывает, там где мы есть…
22.07.2012