Седьмой лепесток

Коль в Европу нам путь преграждает
гобеленовый единорог,
через запад —
летим на восток?
Там Ольхон баргузином камлая,
сердце ставит
на переучёт.

И Христа изрубив в сугудай,
время варит из вратника чай,
Скинув в озеро стеганый ватник.
Белый дым, белый шум, белый май —
семь горстей чабреца на печаль.
Входит в Озеро, спешившись, всадник,
в древних вод воронёную сталь.

Из одежд — лишь с рогами ушанка.
Почерневшая маска, тотем.
Скачет клочьями пламя от стен,
и души зачищая болванку,
гонит в небо бурятское
тлен.

Перетёртый в труху Сен-Жермен
— из разбитого гроба Господня —
Фридриштрассе напару с Капотней,
над Байкалом —
истлевший шенген…

Раздувает все ярче Сарма
Мухоморово тело пророка.
Слепнет в небе кровавое око — до кости прогорает тюрьма.
Входим в Озеро дважды и трижды,
без вериг и без фиг Харе Кришны,
в белый танец ночного костра.

…
Отскочив колесом от порога,
Лопнул бубен.
Гудит тишина.
И осколками мёртвого Бога
нас разносит взрывная волна.