Клен

Под валкие струны крестьянской души
Скандалил и пел во весь голос, —
Столичный кутила, поэт из глуши,
О жизни имевший свой логос.
Звенело на улицах и в кабаках
Лихое в стихах захолустье.
И старые песни любви и греха
Смешались с безумством и грустью.
Глотала Россия бунтарский янтарь,
Не видя, как тяжко поэту.
В наитье несла подзаборная рвань
Кабацкие песни по свету.
А он умирал, как частица небес,
Со стоном играя зарницей,
Не в силах в потемках нести дальше крест
Слабеющей в муках десницей.
Высокое чувство поэта до слез
Тревожит меня с малолетства.
И листья осин, и сережки берез
Горят в нем бессмертным наследством.
В Есенинских песнях тревожная цветь
Всегда распуститься готова.
Не сможет унять всемогущая смерть
Его вдохновенное слово.
Х Х
С улыбкой
ветреного клена
И взглядом
солнечной зари
Сережа жил,
творил со стоном,
Легко взяв
слово под уздцы.
Его березы
свет в печали
С сережкой
звонкой в глубине,
В высоком
таинстве лучами
Зарился
в вещей новизне.
Ему
от Бога и по праву
Легко
в мелодии далась,
России
песенная слава,
Над чувством
выстраданным власть.
Он жил
улыбкой и слезами,
Шатался
кленом на ветру,
Чтоб мы
воочию узнали,
Как мир жесток,
коварен, груб.
Он жил, наверно,
с детским сердцем,
С душой
из листьев тальника,
А потому
ему бессмертье
С рожденья
суждено в веках.