Heaven & Hell. Earth & Space.
Говард Уткин пришёл на операцию своим ходом, в накинутой спереди накидке с голой, сзади, жопой. Операция была на позвоночник, поэтому добраться было ближе со спины, а не долго пилить пузо, кишки, и другие внутренние органы. Врачам видней. Говард даже не стал спорить, хотя хотел заодно совершить и липосакцию. Не еврей, вроде, но вдруг прокатит по ОСАГО. Не стал заморачиваться.
Пришёл на операцию Говард с канистрой молдавского вина в одной руке, и с 2-мя кг буженины, собственной выпечки, на веревочке, в другой.
— Что это? – Спросил нейрохирург.
— Занимайтесь своим делом. – И лёг на операционный стол, не выпуская противовес из рук.
Когда наркоз подействовал, ГУт, т.е. душа ГУта, попиздила сразу к лифту Земля-Рай-Ад. Чё терять время, пока эскулапы мудрят.
В лифте ГУт озадачился. У кнопок висел список на всех языках. Кнопка наверх, в рай, начиналась с дорогого ему Албанского языка: «parajsë».
— Параша. – Прочитал Говард. – Ну, на…
Осмотрел список вниз: hell, inferno … (Все знакомые слова).
Замялся. Закурил. Отпил из канистры, и откусил от буженины.
Дверь лифта открылась. На пороге стоял Ленин.
— Вы навехг, или вниз?
— Текин?!
— Точно!
— А Вы куда?
— Я с Вами.
— Не, не, не …, — нажал ГУт кнопку «закрыть двери».
Двери закрылись, а Говард начал шерстить списки.
«κόλαση, גאַניידן, пеколот, rojus, ġenna, גענעם …»
— Сцуко, как они понимают, куда им надо? – Вытер рукавом лоб Уткин. И нажал наверх. «Похуй!»
Сел в лифте, начал пить вино, закусывать мясом, курить, и ссать в противоположный угол.
Наконец двери распахнулись. Заиграла лиры, лютни, арфы. ГУт, оглядываясь, вышел из лифта, крепко сжимая канистру и покусанное мясо. Вокруг всё белое, воздушное, и располагающее к релаксации. Музыка стихла, но разнеслись трели неведомых птиц, удачно попадающих в терцию.
— Здравствуйте. Добро пожаловать!!!
К ошарашенному Говарду подошёл бородатый мужчина в белом платье.
— Здравствуйте, — отошёл от него на несколько шагов Уткин, сохраняя своё энергетическое пространство. – А где здесь другой бог?
— Бог един!!! – Воздел длани мужчина.
– Как так?! Куда я попал?
— Это – Эдем, мой друг! – Повёл руками визави. – Здесь всё создано для вашего умиротворения и …
Говард Уткин мгновенно вспомнил фашистский концентрационный лагерь Бухенвальд, на воротах которого значилось: «Jedem das Seine» (Каждому своё).
«Йоб я такой Едэм!» — Сжав вино и буженину, он извинился перед бородатым мужчиной в платье, спиной вошёл в лифт и тыкнул кнопку вниз.
Ад его встретил тишиной и чистотой. Аккуратно подстриженные газоны и кусты. Стройные кипарисы и цветущие саккуры создавали неповторимый колорит и аромат, не упомянутый ни в одном описании чистилища. И — никого. Ни людей, ни строений.
Лифт выпустил Говарда рядом с остановкой общественного транспорта. Табло указывало на появление онного через каждые 5 минут, но, хорошо просматриваемое в обе стороны шоссе — было пустынно.
Говард отпил из канистры, откусил от буженины, закурил.
« — Вот оно, сцуко, воспетое ещё Данте Алигьери, царство теней:
«Оставь надежду всяк сюда входящий,
Оставь и веру всякий вдаль смотрящий» …
Было ни жарко, ни холодно. Ни чертей, ни автобусов. Никак. Отпил ещё прилично. Как, из сквера, напротив, со свистом вылетела ржавая «шестёрка» с шашечками на крыше. Распахнулась дверь:
— Брат, куда?
ГУт заглянул в салон. Там сидел довольный цунареф.
— Не брат я тебе. – Ответил Говард словами брата из кф «Брат».
— Зря ты так, — нисколько не обиделся кавказец. – Просидишь до следующего судного дня.
Поразмыслив мгновение, Уткин забрался на заднее сидение.
— В ад, только денег у меня нет.
— Ты уже в аду – раз, — тронулся таксист. – Во-вторых: многие горцы, с кем пересекала тебя жизненная тропа, и которых, можешь не помнить, доброго о тебе мнения. В-третьих: денег не надо. Это же ад. Мы таксуем на свои.
— Получается?
— Грехи списывают.
— Дебилы, бля. – И Говард Уткин вспомнил, как однажды, растаптывая кеды «Сonverse», забежал на Эверест, и сочинил там стих:
Хочу кричать,
взбежав на гору в кедах.
Люблю я,
бегать в кедах по горам!!!
Но вот орать,
не приходилось как-то,
И даже мысль,
не возникала там …
Когда залезешь на вершину,
уже не хочетца орать,
Ахота выпить чайник водки,
И лечь в палатку качумать …
Продолжение он не помнил, да уже и приехали.
— Бывай, брат! – Хлопнул по рулю водила и, резво развернувшись, улетел обратно.
Мрачная, тёмная скала с древнейшими дубовыми воротами по центру, и неоновой вывеской «Lasciate ogni speranza voi ch 'entrate». Слева и справа лотки с сопутствующим товаром: виселицы, цепи, перевернутые кресты, перстни и банданы с черепами, майки Black Sabbath, Sodom, Death, Путин, Morbid Angel, Bay City Rollers, Slayer и др. Котлы и сковороды. Косухи, напульсники с гвоздями, наплечники с болтами, пулемётные ленты и плакаты с «Коррозией Металла».
На импровизированной из черепов сцене выступал SAMAEL.
ГУт послушал пару песен, и вернулся к воротам. Позвонил. Открылось маленькое окошечко, в которое высунулся маленький поросячий пятачок. ГУт непроизвольно нажал и в него:
— Ой, извините, — извинился он перед чертёнком-привратником.
— Заебали, — пробурчал чертёнок, отворяя ворота. – Что в руках?
— Вино, буженина.
— Зачем?
— Пить, есть.
— Вывеску читал? – Показал чёрт копытом в небо.
— Не владею. – ГУт попытался протиснуться внутрь.
— Оставьте всякую надежду, вы, входящие сюда. – Перевёл чертёнок, выпихивая Говарда.
— Я со своим. Мне вашего не надо.
— Нам проходимцев тоже.
Ворота в тартар захлопнулись.
«В параше люди добрее», — вспомнил он бородатого мужика в белом платье. Послушал ещё немного SAMAEL, взял у коробейника тестовую летучую мышь из мармелада на зубочистке, откусил ей голову, и огляделся в поисках такси. Надо было что-то выбирать и как-то определяться.
Внезапно в небе вспыхнул яркий свет.
Говард поднял глаза и, на фоне белого потолка, разглядел жующие лица людей в марлевых масках. Попытался поднять руки, они с легкостью поднялись: в одной руке висел шнурок от буженины, в другой – ручка от канистры с молдавским вином.
— Э-э.
— Везите его в палату, и вмажьте там в жопу кеторола — приказал старший.
Каталка загрохотала по каменным плитам Областной Клинической Больницы.
Это была Земля.
Каждый стык тяжело отдавался в расчлененном позвоночнике. Каждый угол больно бил по незащищенной голове. В лифте двери прищемили ноги.
Попав в палату, Гут, не дожидаясь кеторального дартса в жопу, достал из-под матраца гладковыбритый и отглаженный костюмчик морячка-касманафта, пожелал соседям выздоровления, и был таков.
Космос не был готов к телепортации Говарда Уткина, который внезапно ворвался с единственным желанием – опорожнить мочевой пузырь.
— С-с-с …, — заметался он в пространстве …
Вокруг затрещала какофония из попурри любимых ГУтом песен, а температура пространства мгновенно адаптировалась к его возникновению, и уже ссущего за ближайшим астероидом.
www.youtube.com/watch?v=yE6DNu_avyg
Оттолкнувшись от обоссанного астероида, Говард поплыл в пространстве, поймав банку пива (здесь реклама), размышляя об отсутствии земного притяжения и давления атмосферных столбов, что положительно сказывается на восстановлении позвоночников, и внимательном отношение землян к воде, где концентрация давлений много снижается, невзирая на счетчики ЖКХ.
Если нет своего Космоса, — БАССЕЙН. И помылся, (экономия дома), и здоровие в тонусе.
Не реклама.
Не знаю, чем всё закончится…
Берегите свои внутренности, ибо месть их будет беспредельна и непредсказуема.
Г)т Вселенная.
12.7. … 7.8.2019.
Пришёл на операцию Говард с канистрой молдавского вина в одной руке, и с 2-мя кг буженины, собственной выпечки, на веревочке, в другой.
— Что это? – Спросил нейрохирург.
— Занимайтесь своим делом. – И лёг на операционный стол, не выпуская противовес из рук.
Когда наркоз подействовал, ГУт, т.е. душа ГУта, попиздила сразу к лифту Земля-Рай-Ад. Чё терять время, пока эскулапы мудрят.
В лифте ГУт озадачился. У кнопок висел список на всех языках. Кнопка наверх, в рай, начиналась с дорогого ему Албанского языка: «parajsë».
— Параша. – Прочитал Говард. – Ну, на…
Осмотрел список вниз: hell, inferno … (Все знакомые слова).
Замялся. Закурил. Отпил из канистры, и откусил от буженины.
Дверь лифта открылась. На пороге стоял Ленин.
— Вы навехг, или вниз?
— Текин?!
— Точно!
— А Вы куда?
— Я с Вами.
— Не, не, не …, — нажал ГУт кнопку «закрыть двери».
Двери закрылись, а Говард начал шерстить списки.
«κόλαση, גאַניידן, пеколот, rojus, ġenna, גענעם …»
— Сцуко, как они понимают, куда им надо? – Вытер рукавом лоб Уткин. И нажал наверх. «Похуй!»
Сел в лифте, начал пить вино, закусывать мясом, курить, и ссать в противоположный угол.
Наконец двери распахнулись. Заиграла лиры, лютни, арфы. ГУт, оглядываясь, вышел из лифта, крепко сжимая канистру и покусанное мясо. Вокруг всё белое, воздушное, и располагающее к релаксации. Музыка стихла, но разнеслись трели неведомых птиц, удачно попадающих в терцию.
— Здравствуйте. Добро пожаловать!!!
К ошарашенному Говарду подошёл бородатый мужчина в белом платье.
— Здравствуйте, — отошёл от него на несколько шагов Уткин, сохраняя своё энергетическое пространство. – А где здесь другой бог?
— Бог един!!! – Воздел длани мужчина.
– Как так?! Куда я попал?
— Это – Эдем, мой друг! – Повёл руками визави. – Здесь всё создано для вашего умиротворения и …
Говард Уткин мгновенно вспомнил фашистский концентрационный лагерь Бухенвальд, на воротах которого значилось: «Jedem das Seine» (Каждому своё).
«Йоб я такой Едэм!» — Сжав вино и буженину, он извинился перед бородатым мужчиной в платье, спиной вошёл в лифт и тыкнул кнопку вниз.
Ад его встретил тишиной и чистотой. Аккуратно подстриженные газоны и кусты. Стройные кипарисы и цветущие саккуры создавали неповторимый колорит и аромат, не упомянутый ни в одном описании чистилища. И — никого. Ни людей, ни строений.
Лифт выпустил Говарда рядом с остановкой общественного транспорта. Табло указывало на появление онного через каждые 5 минут, но, хорошо просматриваемое в обе стороны шоссе — было пустынно.
Говард отпил из канистры, откусил от буженины, закурил.
« — Вот оно, сцуко, воспетое ещё Данте Алигьери, царство теней:
«Оставь надежду всяк сюда входящий,
Оставь и веру всякий вдаль смотрящий» …
Было ни жарко, ни холодно. Ни чертей, ни автобусов. Никак. Отпил ещё прилично. Как, из сквера, напротив, со свистом вылетела ржавая «шестёрка» с шашечками на крыше. Распахнулась дверь:
— Брат, куда?
ГУт заглянул в салон. Там сидел довольный цунареф.
— Не брат я тебе. – Ответил Говард словами брата из кф «Брат».
— Зря ты так, — нисколько не обиделся кавказец. – Просидишь до следующего судного дня.
Поразмыслив мгновение, Уткин забрался на заднее сидение.
— В ад, только денег у меня нет.
— Ты уже в аду – раз, — тронулся таксист. – Во-вторых: многие горцы, с кем пересекала тебя жизненная тропа, и которых, можешь не помнить, доброго о тебе мнения. В-третьих: денег не надо. Это же ад. Мы таксуем на свои.
— Получается?
— Грехи списывают.
— Дебилы, бля. – И Говард Уткин вспомнил, как однажды, растаптывая кеды «Сonverse», забежал на Эверест, и сочинил там стих:
Хочу кричать,
взбежав на гору в кедах.
Люблю я,
бегать в кедах по горам!!!
Но вот орать,
не приходилось как-то,
И даже мысль,
не возникала там …
Когда залезешь на вершину,
уже не хочетца орать,
Ахота выпить чайник водки,
И лечь в палатку качумать …
Продолжение он не помнил, да уже и приехали.
— Бывай, брат! – Хлопнул по рулю водила и, резво развернувшись, улетел обратно.
Мрачная, тёмная скала с древнейшими дубовыми воротами по центру, и неоновой вывеской «Lasciate ogni speranza voi ch 'entrate». Слева и справа лотки с сопутствующим товаром: виселицы, цепи, перевернутые кресты, перстни и банданы с черепами, майки Black Sabbath, Sodom, Death, Путин, Morbid Angel, Bay City Rollers, Slayer и др. Котлы и сковороды. Косухи, напульсники с гвоздями, наплечники с болтами, пулемётные ленты и плакаты с «Коррозией Металла».
На импровизированной из черепов сцене выступал SAMAEL.
ГУт послушал пару песен, и вернулся к воротам. Позвонил. Открылось маленькое окошечко, в которое высунулся маленький поросячий пятачок. ГУт непроизвольно нажал и в него:
— Ой, извините, — извинился он перед чертёнком-привратником.
— Заебали, — пробурчал чертёнок, отворяя ворота. – Что в руках?
— Вино, буженина.
— Зачем?
— Пить, есть.
— Вывеску читал? – Показал чёрт копытом в небо.
— Не владею. – ГУт попытался протиснуться внутрь.
— Оставьте всякую надежду, вы, входящие сюда. – Перевёл чертёнок, выпихивая Говарда.
— Я со своим. Мне вашего не надо.
— Нам проходимцев тоже.
Ворота в тартар захлопнулись.
«В параше люди добрее», — вспомнил он бородатого мужика в белом платье. Послушал ещё немного SAMAEL, взял у коробейника тестовую летучую мышь из мармелада на зубочистке, откусил ей голову, и огляделся в поисках такси. Надо было что-то выбирать и как-то определяться.
Внезапно в небе вспыхнул яркий свет.
Говард поднял глаза и, на фоне белого потолка, разглядел жующие лица людей в марлевых масках. Попытался поднять руки, они с легкостью поднялись: в одной руке висел шнурок от буженины, в другой – ручка от канистры с молдавским вином.
— Э-э.
— Везите его в палату, и вмажьте там в жопу кеторола — приказал старший.
Каталка загрохотала по каменным плитам Областной Клинической Больницы.
Это была Земля.
Каждый стык тяжело отдавался в расчлененном позвоночнике. Каждый угол больно бил по незащищенной голове. В лифте двери прищемили ноги.
Попав в палату, Гут, не дожидаясь кеторального дартса в жопу, достал из-под матраца гладковыбритый и отглаженный костюмчик морячка-касманафта, пожелал соседям выздоровления, и был таков.
Космос не был готов к телепортации Говарда Уткина, который внезапно ворвался с единственным желанием – опорожнить мочевой пузырь.
— С-с-с …, — заметался он в пространстве …
Вокруг затрещала какофония из попурри любимых ГУтом песен, а температура пространства мгновенно адаптировалась к его возникновению, и уже ссущего за ближайшим астероидом.
www.youtube.com/watch?v=yE6DNu_avyg
Оттолкнувшись от обоссанного астероида, Говард поплыл в пространстве, поймав банку пива (здесь реклама), размышляя об отсутствии земного притяжения и давления атмосферных столбов, что положительно сказывается на восстановлении позвоночников, и внимательном отношение землян к воде, где концентрация давлений много снижается, невзирая на счетчики ЖКХ.
Если нет своего Космоса, — БАССЕЙН. И помылся, (экономия дома), и здоровие в тонусе.
Не реклама.
Не знаю, чем всё закончится…
Берегите свои внутренности, ибо месть их будет беспредельна и непредсказуема.
Г)т Вселенная.
12.7. … 7.8.2019.
3 комментария
Че-то призадумался: никогда меня ничем не вырубало. Один раз, по молодости, пизданули кулаком по тыкве, и я вроде бы отключился на пару секунд, но тут же появился Стальной Пельмень и пролил массу вражеской крови в отместку за мой нокдаун. Ааа, еще спьяну бывал автопилот. Но это в детстве. А чтобы от наркоза – нет, не приходилось.
Даже аппендикс мне удаляли посредством блокады.
Лежу, значится, весь голый, с наполовину побритым лобком, рук-ног не чувствую, мерзну, а надо мной куча народу колдует. Скучно стало. Начал анекдоты рассказывать.
Эти все ржут, а который главный, с ножиком, он мне в конце концов говорит: «Перестаньте смешить личный состав. А не то отрежем вам чего-нибудь лишнее». А сам смеется пуще прежнего. Но лишнего не отрезал – пожалел.
А я им потом спрашиваю: «Покажите, из-за чего весь сыр-бор». Хоть и не положено, но показали. Синяя такая хрень, типа небольшой несъедобной сардельки. Попросил, было, подарить на память, но оказалось, что все вырезанное-отрезанное сколько-то там лет храниться в специальном сейфе, бо ежели что вдруг с кем из оперируемых произойдет (утонет, с женой разведется, али еще там чего), комиссия посмотрит и скажет: «А, вот, могло ли такое случится с пациентом, если бы у него не удалили часть организма?».
Если не могло, тогда врача, производившего операцию, признают виновным и сошлют на Колыму, но ежели да – то оправдают. И еще наградят чем-нибудь (хотя это вряд ли).
Но с другой стороны, знаешь, кто изобрел тонометр и написал инструкцию, как им пользоваться? Обычный курский доктор – Николай Сергеевич Коротков. Еще аж в 1905 году. Поэтому его именем назвали улицу в СПб и одну больниц г. Курска. Всего лишь. А могли бы и Луну переименовать – скольким людям его изобретение спасло жизнь и здоровье.
)))
Ничё не просил, ибо говорить не мог. Ваще пролежал сутки, не вставая.
Но это фигня. Других в реанимацию увозили. А одному, о нем спич ниже, должны были вырезать опухоль, усыпили, вскрыли спину, а там – пиздец!!! Всё мхом поросло. Хирург потом минут 10 рассказывал. А наркоз-то имеет свойство заканчиваться. Усыпили на полчаса, а оперировали – 4. Не завидую вопщем. Но о нём, собстно, и эссе про курение, написанное мной в те непростые дни. ))))))
Курение.
С тех пор, как бестолковое правительство запретило повсеместное курение, в стационарах — это самый изощренный вид пыток. К слову, взять меня. Чтоб выбраться покурить на улицу: напяливаю корсет, и, словно киборг, мелкими шажочками бреду до лифта. Жду, стою. А это болезненно, если чё, находиться долго вертикально. Спускаюсь с 7 этажа. Так же долго выбираюсь на лоно. В совокупности, это три трамвайных остановки. И когда оказываешься на природе, то выкуриваешь уже не одну, а 2-3 сигареты подряд. Когда ещё решишься на эту экзекуцию? Вот такая забота государства. Как это происходит в зимний период, даже думать не хочу.
Так вот. Лежал у нас в палате чел после операции и реанимации. Три дня. Чуваку реально плохо. Яйца он не чувствовал, руками и ногами пошевелить не мог. Весь в трубках и катетерах. Просто лежал.
На третий день над ним поглумилась медсестра. Притаранила каталку, увезти на процедуру. До уровня кровати каталка не опускалась. Перепад — см 30. С помощью «шариковых» его закатили и увезли. (помимо позвоночных, в палате лежал моб с трепанацией; я их называл «шариковыми», потому что они все, кака дин, были здоровы, но ходили в повязках-чепчиком)))).
Вернув чувака в палату, медсестра долго наблюдала, как овощ переваливается с каталки на кровать. Свалился. Замер. Лежит, тяжело дышит. Полнейший упадок сил. И тут она вспоминает, что у него ещё одна процедура.
— Тебе, как лучше, — спрашивает. – На каталке или на кресле?
— На каталке, — шепчет чел. И лезет обратно. )))
И смех, и грех, как говорится. Ну, дура, и дура, одним словом.
Но дело не в этом.
Спустя несколько часов, лежу, читаю. Вдруг, за книгой, наблюдаю какую-то возню у кровати этого персонажа. Опускаю книгу. Два «шариковых» пытаются его поднять и посадить. Поднимают с одной стороны, он валится на другую. Поднимают с другой стороны, — валится в обратку. Вата.
Долго ли, коротко, им удалось его посадить. Один держит его подмышки, и, с трудом, тащит безвольное, безногое, аморфное туловище к краю кровати, (такое можно увидеть только в военных картинах Сергея Бондарчука), другой, в это время, подгоняет кресло-каталку.
— Куда вы его? – Спрашиваю.
— Курить.
Небольшая пауза. Сосед за спиной:
— А может он не хочет.
))))))) Меня просто разорвало от хохота. )))))
Помнится, после того, как меня вскрыли и зашили, дали строгое указание: с ложе не вставать, не курить, гадить только в утку.
А я в утку не приучен, мне нужно чтобы простор был. Медсестры, конечно, пытались выказать свое недовольство, но мы с ними быстро расставили приоритеты: «Вам», — сказал я им, — на людей, в общем-то, наплевать: вон их сколько проходит через ваши руки, вы и про меня через неделю забудете».
«Не, — ответили медсестры, — вас мы забудем только через полгода, это остальных – через неделю». «Да, да, — парировал я, — а та, которая мне лобок брила, снова вспомнит обо мне ровно через девять месяцев».
В общем, посмеялись и потеплели друг к другу.
Но, тем не менее, гадить я ходил исключительно в отхожее место.
Где и курил.
Но это было давно, еще до того, как Путен озаботился охраной граждан «от воздействия окружающего табачного дыма и последствий потребления табака».
А еще там я понял смысл реплик из хф «Покровские ворота»:
«- Больные увидят.
— Больные не выдадут.
— Это правда, у больных большая взаимовыручка».
)))