История Государства Российского. Часть третья. От Ивана IV до Федора Ивановича. И еще.

Иван IV Васильевич
Когда скончался Василий Третий, после него осталась жена и двое малолетних сыновей.
Но скончался он не просто так – перед смертью призвал избранных сотрудников и доверил им управление страной, пока старший сын – Иван не подрастет.
Сотрудники покивали головами, похоронили князя, возвели трехлетнего Ивана на престол и приступили к дележу имущества покойного.
А некоторые, прихватив барахлишко и кое-что из государственной казны, эмигрировали в Белоруссию.
Правда, юным княжичам очень повезло: во время беспредела они оказались никому ненужными, никто из претендовавших на власть, не обращал на Ивана и Юру никакого внимания.
А потом бояре отравили ихнюю маменьку.
Княжичи жили впроголодь, лишенные слуг и друзей.
Но Ивану опять повезло: его очень полюбил поп Макарий.
И взял под свою опеку. Научил думать, анализировать и вообще.
Поэтому, когда княжичу исполнилось пятнадцать годков, он пришел на боярское собрание, сел на трон и послал всех лесом.
А потом немножко репрессировал строптивых бояр, и назначил себя царем. Не князем, а именно царем, что как бы соответствовало международному рангу короля.
К чести Ивана IV стоит отметить, что он был первым крупномасштабным правителем-государственником на Руси: проводил многочисленные реформы, учреждал нужные министерства и ведомства, и старался вести себя, как ответственный товарищ.
Завоевал Казанское и Астраханское ханство. Разгромил Ливонский рыцарский орден, который контролировал Балтийское море, и начал на своих, русских кораблях, торговать с Европой.
Воевал со шведами, поляками, белорусами, крымскими татарами,
с предателями-боярами и новогородскими разгильдяями.
Колонизировал Сибирь.
При царе Иване Москва в самый последний раз была сожжена восточными захватчиками, что тоже как бы говорит о многом, хотя народу пострадало – мама не горюй.
Но царь все сделал по уму: отменил в столице налоги-пошлины, за свой счет восстановил город, нагнал купцов и ремесленников… и Москва ожила.
Кстати, Иван IV был первым, кто при строительстве города стал использовать правила пожарной безопасности.
И даже распечатал кучу листовок на эту тему, которые были расклеены по всей столице.
Царь где-то побеждал, где-то проигрывал, но, вот, что интересно: во время правления Ивана демографический прирост народонаселения страны составил где-то около плюс-минус пятьдесят процентов, с учетом войн, неурожаев и прочих нехороших излишеств.
И, наоборот, при царе Путине население России сокращается по миллиону в год без какого-либо прироста. Есть над чем задуматься.

…Иван IV был образованнейшим человеком своего времени: прекрасно играл на гитаре, рояле, в шашки, нарды, шахматы и пинг-понг; сочинял письма и воззвания, интеллигентно крыл матом католических попов, а еще утвердил сухой закон. Точнее, почти сухой: пить всем гражданам дозволялось только вечером в пятницу, в выходные и праздники.
Сам царь особо не употреблял, и, может быть, поэтому его долго и нудно травили всякими ядами, а он все не умирал. Но, в конце концов, преставился.

Сентенция: который правитель вкладывает свои личные сбережения в развитие государства – не такой уж плохой правитель, не чета иным.

Битва при селе Молоди (Молодинская битва)
Как ни странно, но одна из самых значительных баталий в русской истории активно замалчивается на протяжении многих веков.
А дело было так:
турки захватили Константинополь и капитально основались в нем, приведя к повинности все сопредельные народы. Крымский хан Девлет Герей Первый быстренько сообразил всю выгоду такого союза и предложил турецкому султану захватить Русь, мол, эти товарищи совсем обнаглели и мешают нам жить.
Султан не только профинансировал данное мероприятие, но и выделил хану свои отборные отряды для осуществления миссии.
Девлет сжег Москву и целый ряд других русских городов.
Вернулся в Крым, доложил султану оперативную обстановку.
И начал похваляться: «Рюсский царь к тебе на веревка за шею приведу и подарю Турции Библиотеку имени Ленина!».
А затем собрался в новый поход. И обещанную веревку с собой взял.

Иван Васильевич, как узнал про такие антисоветские речи, попросил боярина Михаила Ивановича Воротынского разрешить ситуацию.
А Михал Иваныч был тот еще воевода – его два раза просить не нужно.
Собрал он небольшой отряд, тысяч эдак в двадцать, вооружил его по последнему слову техники – танками, пищалями и пулеметами (авиации в то время еще не изобрели), и отправился встречать крымчан, которые дошли уже аж до Чеховского района Московской области.
Только встретил он их с разумением великого полководца: сначала разбил ханский обоз с арьергардом, затем, обходным маневром, аккурат у деревни Молоди, вышел в лоб остальному вражьему войску.
Ханские вояки нахрапом ломанулось в атаку.
А тут – русские танки. И пулеметы.
Атака, разумеется, захлебнулась.
Но Девлет все гнал и гнал орду в бой: «Не мытьем, так катаньем!» — напутствовал он смертников.
Стрекотали пулеметы, ухали танковые орудия, крымская конница превращалась в колбасный фарш, и тут хану пришла в голову очередная глупая идея:
«Всем выжившим спешится! – скомандовал Девлет, — гранаты наперевес!».
Но царские танкисты тоже были не лыком шиты – достали сабельки каленые, и как давай рубать руки-ноги интервентам вместе с ихними гранатами, а тут еще русско-чапаевская конница атаковала ворога со всех остальных сторон…
И настал туркам да крымчанам великий пипец – турки все полегли, а которые крымские – домой вернулся только каждый пятый, а то и шестой. С тех пор в Крыму не стало хватать мужиков.

Это было последнее крупномасштабное нашествие восточных инородцев на Русь. Потом, конечно, паразиты, нападать – нападали, но только мелкими шайками, и об захвате целого государства никто из них не помышлял.
Но самое интересное в битве при Молоди – это то, что ханское войско насчитывало шестьдесят тысяч солдат и офицеров, а русское – всего двадцать тысяч.
Но ничего, одолели.

Сентенция: скрывай – не скрывай – исторические факты, но от них никуда не денешься.

Почему Иван IV стал Грозным и другие забавности
В отличие от своего кровожадного предка, тезки Ивана Васильевича №3, Иванa IV-го «Грозным» прозвали вовсе не соотечественники, а казанские татары, столицу которых он, из самостоятельного вражеского города, превратил в столицу региона Российской Федерации.
На самом деле царь Иван был довольно-таки миролюбивым государем для своего времени.
Вся его беда заключалась в двух вещах: он создал конкурентно способное государство и понимал всю опасность присутствия в нем мутных кафоликов и всяких там иудеев-жидов.
Поэтому обрезанные иудеи и недорезанные кафолики всячески старались и до сих пор стараются опорочить вполне адекватного русского государственного деятеля.
Бесспорно, Иван IV был продуктом своего времени со всеми вытекающими.
Но он:
а) не убивал своего любимого сына, который, по факту, умер от отравления мышьяком и ртутью; отравители – те самые обрезанные и недорезаные;
б) никого из бояр не казнил без суда и следствия – смертный приговор какому-либо родовитому чуваку выносил суд боярской думы, и никакое гневно-царское «отсечь ему голову!» здесь не срабатывало – Иван строго соблюдал утвержденные им же законы;
в) постоянно находился в эпицентре боярских заговоров, был их главной мишенью, поэтому расправлялся с заговорщиками, как и положено: казнил, ссылал, но многих и прощал, возвращая виноватым должности и поместья;
г) не уничтожил десятки тысяч взбунтовавшихся предателей-новогородцев, а всего лишь ограничился казнью пары сотен особо буйных «революционеров» (на каждого было заведено уголовное дело, и казни состоялись после суда, а не просто так).
Впрочем, с учетом того, что за все время правления Ивана IV (за тридцать семь лет его царствования), было расстреляно-повешено-четвертовано-посажено на кол всего четыре тысячи государственных преступников, новогородская эпопея выглядит очень серьезным политическим диссонансом в государстве;
д) регистрировал свое бракосочетание всего три раза, в соответствии с тогдашним законодательством. Его третья супруга, та самая которая «Марфа Васильева я», была отравлена политическими противниками царя еще до свадьбы, и умерла, так и не выполнив супружеского долга.
Специальная комиссия, собранная из самых ушлых попов, приняла решение: раз ничего не было, значит, не жена.
И разрешила царю жениться в (как бы) четвертый раз. Который, по факту, был третьим.
И вообще, Ивана Васильевича можно назвать примерным мужем: первую супругу, Настеньку, он любил безумно, жил с ней в мире и согласии аж целых тринадцать лет, но их первенца убили, а остальные дети, кроме Ивана и Федора, умерли в младенчестве, да саму Настю, как и положено, отравили царские конкуренты.
Анна Алексеевна Рюрикович-Колтовская, несмотря на любовь супруга, что-то там ему напакостила неизвестное науке, и царь, обидевшись, написал заявление в ЗАГС, развелся с неправильной женой, отправив ее на заслуженный отдых в монастырь.
И только одна Мария Федоровна Рюрикович-Нагая умерла в миру естественной смертью от старости.
г) был трезвенником. Не, ну выпить, конечно, мог, однако, не злоупотреблял. И никому не рекомендовал.
А тут иностранцы со своим самогоном. Расположились чуть ли не в центре столицы и стали тайно приторговывать, спаивать народонаселение с целью многократной наживы.
Тогда обо всех мерзопакостных делах в стране докладывалось царю лично, и он принимал решение: как и в каком случае поступить.
«Разогнать спекулянтов на хрен!» — приказал царь, узнав об столь вопиющем факте.
И разогнали.
А иностранцы потом стали вопить в прессе: «Какой злой царь! Уничтожил Немецкую слободу! Наших порубал на запчасти и отобрал у пострадавших весь самогон!»;
е) не устраивал гладиаторских боев а-ля «человек против медведя», поскольку терпеть не мог живодерства и плохого отношения к природе.

Сентенция: некоторые врут, не краснея. А другие нехорошие граждане используют ихние враки по своему назначению.

Опричнина. Причины создания
Царя все достало. Он бился и так, и эдак, но знатные боре только и делали, что ему пакостили.
Тогда Иван обратился по радио к народонаселению с официальным выступлением: «Я устал», — сказал он, — я ухожу! Теперь вами будет править мой всенародно избранный преемник Симеон Бекбулатович Бек-Булатов.
Желающие могут писать мне письма по адресу: г. Александров, слобода, дом 7, кв. 15, И.В. Рюриковичу. До свидания, товарищи!».
И уехал.
Все, конечно, были в недоумении.
Тогда Иван отправил по дороге две SMS-ки.
В первой он объяснял свой поступок:
«Царь и великий князь гнев свой положил на бояр и на казначеев, и на дьяков, и на детей боярских за измены и убытки государству, нанесенные как до его государьского возрасту, так и после оного. И опалу свою на них положил за то, что они людям многие убытки делали и казну государеву растащили. За то также, что бояре и воеводы земли себе его государьские разоимали, и друзьям своим и родне земли те раздавали; и держачи за собою бояре и воеводы поместья и вотчины великие, и жалованья государьские кормленные емлючи, и собрав себе великие богатства. О государе и о его государстве и о всем православном христианстве не хотя радети, и от недругов от Крымского и от Литовского и от Немец не хотя крестьянство обороняти, наипаче же крестьянам насилие чинити, и сами от службы учали удалятися, а за православных крестьян кровь проливать против бесермен и против Латын и Немец… не похотели; и в чем он, государь, бояр своих и всех приказных людей, также служилых князей и детей боярских похочет которых в их винах понаказати и архиепископы, сложася с боярами и дворянами, почали их покрывати; и царь от великия жалости сердца, не хотя их многих изменных дел терпети, оставил свое государство и поехал куда бог наставит»,
А во второй, обращенной непосредственно к пролетариату и трудовому крестьянству, царь писал:
«Ребята, не переживайте: как раз на вас-таки я не в обиде, а очень даже уважаю, как и вы меня. Но не могу справиться с собаками-изменщиками боярам, поэтому, вот так вот…».
И зажил себе бывший царь в свое удовольствие – ходил на охоту-рыбалку-по грибы, занялся выжиганием по дереву, читал лекции в местном клубе железнодорожников, огородик завел, кроликов там всяких…
А государство стало потихоньку разваливаться.
И тогда народ московский вышел, как есть, из своих квартир, и отправился в город Александров, просить царя снова занять президентское кресло.
Иван сначала отнекивался, но потом, под влиянием народных масс, согласился.
Но на определенных условиях, одним из которых было создание опричнины.

Сентенция: не дали человеку спокойно уйти на заслуженную пенсию, что уж теперь жаловаться?

Опричнина
В мозгах у обывателей сложился навязанный стереотип: опричники – это такие беспредельщики, которые только тем и занимались, что убивали бояр, грабили народ, насиловали женщин и пьянствовали в сауне.
На самом деле все было совсем не так: опричнина – это государевы земли, отданные верным людям в обмен на их готовность умереть за своего царя.
Опричнина – «опричь» — «кроме» (земель земских, т.е., боярских).
Опричниками были и дворяне, и пролетариат с колхозниками.
Но только из дворян Иван IV формировал свою личную нацгвардию.
А тогда измена сидела на измене и предательством погоняла.
Сейчас никому не интересно, что многие бояре Московского княжества хотели переметнутся к белорусам, как к представителям
«прогрессивной» Европы. Бегали туда-суда, мечтали привести Русь к европейскому стандарту.
А Иван IV очень им мешал в этом деле.
Но и царю, фактически, не на кого было положиться: даже лучшие друзья предавали его.
Еще боярская оппозиция спала и видела: как бы вместо прогрессивного правителя возвести на трон тихого алкоголика князя Старицкого, равнодушно смотревшего на расхищение народного добра.
Тогда-то Иван Васильевич и принял решение о создании особого спецназа.
И, где назревала измена, али какой боярский заговор с целью свержения царя, опричники были тут, как тут: прискачут к подъезду, позвонят в дверь квартиры и вежливо спросят:
«Иван Петрович Федоров-Челяднин здесь проживает? Здесь? Это вы? Тогда извольте с вещами на выход. Разрешается взять с собой пару белья, мыло, сигареты без фильтра и журнал «Крокодил».
И отвозили Ивана Петровича на съезжую.
А там его спрашивали:
«Смотрите, Иван Петрович, вот ваша переписка с польским королем Сигизмундом II Августом.
Что там вам король обещает? Земли и власть? А вы что должны сделать в ответ? Арестовать нашего государя, передать его в руки короля и ждать прихода польских войск?
Ай-яй, как нехорошо, любезный Иван Петрович так себя вести!
И это в то время, когда весь советский народ грудью встал на защиту нашей Родины от ливонских захватчиков!
Отпираться-то бесполезно, вот они, письма-доказательства, вашей собственной рученькой сочиненные!
Да и подельники ваши уже дали признательные показания, не хотите ли ознакомиться?».
И протокол допроса доставляли царю лично.
А Иван Васильевич уже принимал решение: виновен и насколько, а если не особо – то и фиг с ним, исправится. (Из, более чем, трехсот заговорщиков, царь помиловал сто восемьдесят семь).
Но Иван не мог понять одного: пока он – верховный правитель – горбатиться на войне с внешними врагами, за его спиной государственные люди творят всякий беспредел и предают Родину.
Поэтому никакой пощады к представителям пятой колонный не было: кого сажали на кол, кого четвертовали, а кому даже рубили голову.
Но царь был совестливый товарищ, он завел специальную тетрадку, «Синодик опальных», куда поименно вносил всех, кого он своей властью приговорил к смертной казни. Набралось аккурат четыре тысячи граждан. Всего. Из семимиллионного населения страны.
Нужно еще отметить немаловажную деталь: никаких народных волнений и, уж, тем более, бунтов, во время царствования Ивана IV не происходило вообще. Поэтому никто из рабочих и колхозников от спецназовцев-опричников не пострадал.
А еще в этом царевом спецназе была очень жесткая дисциплина: все, что делалось не по уставу, наказывалось по полной программе.
Но, нацгвардия не оправдала надежд Ивана Васильевича: одно дело выявлять измену, и совсем другое – геройствовать на поле боя.
В последнем – спецназ сдулся так, что мама не горюй, облажался по полной программе.
Царь Иван вызвал его руководителей на ковер, поговорил с ними по душам, а потом велел казнить виноватых. Но сам спецназ не упразднил – он просуществовал до самой царевой смерти.

Сентенция: рано или поздно все предатели получают по заслугам, а одни карательные органы становятся жертвами других карательных органов.


Иван Иванович и Федор Иванович
У Ивана IV было три выживших сына: Иван, Федор и Дмитрий.
Иван – под стать отцу – владел политическим искусством, военной наукой, представлял собой развитого и грамотного товарища, вполне способного управлять государством.
За это его отравили. И он умер.
Следом за ним умер и его папаша – Иван Васильевич.
Остались Федор и Дмитрий.
А тут всякие недобитые бояре – Шуйские, Мстиславские и Юрьевы – решили взбаламутить воду: Дмитрий приходился им родней по материнской линии, и они захотели сделать его царем в обход Федора.
Федор был поэт и лирик, он никого из заговорщиков не казнил, а брата своего, ставшего причиной смуты, отправил отдыхать в пионерский лагерь под Угличем.
И наступили спокойные времена…
Страна процветала, народ жил в мире.
Некоторые, специально обученные, историки врут, что Федор Иванович страдал слабостью мозга.
Ничего подобного! Он активно занимался государственными делами, делал обширные и обстоятельные доклады на заседаниях боярской думы; иностранные послы видели в нем мудрого и дальновидного политика…
Во времена царя Федора были разгромлены войска крымского хана Газы Гирея, отобраны у шведов Ивангород, Копорье, Ям, Орешек…
Но хитрые бояре не дремали: пользуясь добрым расположением царя, плели интриги и заговоры.
Шуйские враждовали с Годуновыми за будущий престол, явно им не принадлежащий.
Сначала в Угличе был убит малолетний Дмитрий Иванович. (Убийство списали на эпилептический припадок, но ни фига подобного)
А затем, вдруг, Федор умирает от какой-то неизвестной науке «смертельной болезни».
Здоровый мужик, который запросто мог на морозе звонить в многопудовые колокола, отходит в мир иной – что, конечно, очень странно…
Так на Руси прервался княжеско-царский род Рюриковичей.
А потом началось Смутное Время с вытекающими из него Романовыми…

Сентенция: цари-романтики не могут быть царями по умолчанию.

РПЦ при Рюриковичах
Попы грызлись между собой до, во время и после нашествия монголов. Но и тогда, когда власть русских князей стала независимой и централизованной, долгополые, смекнув, что с монголами пора завязывать, резко переметнулись под княжеское крылышко.
Небезызвестный Киприан, тот самый, который уговаривал Дмитрия Донского не сопротивляться Мамаю, а продолжать выплачивать ему дань, возомнил себя главой РПЦ Всея Сея.
Приперся в Москву, но там его встретили княжеские таможенники,
Отобрали барахло, дали пинка под зад и запретили въезд в столицу.
Киприан отправился плакаться в Белоруссию, а заодно предал князя Дмитрия анафеме.
Пока Киприан лил слезы за рубежом, местные попы рвали друг друга в клочья: митрополит Пимен бился с архиепископами Дионисием и Федором, а с ними со всеми воевал несостоявшийся митрополит Митяй; митрополит Антоний дрался с кафоликами; но, вот, Киприан-таки встал на правильный путь: покаялся и начал петь осанну столичному князю.
Добившись вожделенной должности, Киприан занялся сразу тремя вещами: стяжательством (возвратом того, что у него якобы стянули его предшественники), литературно-публицистической деятельностью и строительством культово-религиозных зданий и помещений.
Со временем началось всякое противостояние между попами: Киев, как столица государства, уже не существовал, его место заняла Москва, а главпопы, по старинке, величали себя «митрополитами Киевскими» и получали назначение в Константинополе.
А московским тоже хотелось власти и денег.
И, вот, один такой ушлый поп записался на прием ко князю Ярославу Вольдемаровичу и предложил себя в качестве столичного главпопа.
Князь согласился.
А киевский-то в позу встал. И начали попы рвать друг у друга бороды. Но московский победил. Но от полученных травм расстроился умом и через некоторое время ушел на пенсию.
Его место занял поп Филиппок Первый.
Этот жулик совал нос во все государственные сферы деятельности, давал указивки князю, крестил евреев и плоскогубцами отщепил куски костей у своих покойных предшественников – Ионы, Киприана, Петра и Фотия; отщепленные костяшки были названы «мощами»; заменив собой целую кучу врачей-специалистов, «мощи» могли излечить целую кучу заболеваний – от усекновения головы до герпеса.
Но Филиппок помер. Был назначен некий безымянный Геронтий – известный строитель недвижимого церковного имущества.
Со временем, Геронтий тоже помер.
И место главного шамана занял Зосима по прозвищу «Бородатый».
Очень странное прозвище для попа, кстати.
А тут такая петрушка получилась…
Жидов на Руси никогда не жаловали. Даже князья, искавшие во всем выгоду для себя, особыми указами запрещали жидам пребывать в стране.
Но еще при главпопе Геронтии проникли в Новогород три засланных казачка-сиониста: Схария Жидовин, Йосеф Шмойло и Моисей Хануш.
Политическая ситуация была выбрана самая подходящая: Новогород конфликтовал с Москвой за свою самостоятельность; брожения нарастало в умах; и народ, по причине дальнейшей неизвестности, начал верить во всякую фигню: Чумаков, Кашпировских и прочих Джун.
А тут трио бандуристов с трансформированной религией.
Простые люди их не интересовали, они проникали в самые, так сказать, вершины новогородской власти – гражданской и поповской.
Экзотика преобразованного христианства привлекла многих.
Даже в Москве.
Официальные попы начали возмущаться: барыши уплывали у них из рук.
А столичному князю оно было фиолетово: Иван Третий сам увлекся «ересью жидовствующих», но, все-таки, под поповским давлением высек офицерским ремнем троих активистов и оправил их по домам.
Митрополит Зосима пил горькую, сожительствовал с юными монахами и не обращал внимание на происходящее.
И помер.
Но сначала, путем переворота, его сместил с должности некий поп Семен.
Сема рьяно взялся за дело: постоянно собирал поповские партсобрания, толкал речи, учредил новые церковные налоги, сделал втык столичному князю, когда оный решил немного поприжать долгополых и отобрать у них землицу в пользу государства.
Но активист пал жертвой внутрицерковных интриг, был лишен должности и выгнан за дверь.
Князь Василий Третий почесал репу и назначил нового митрополита – Валаама.
Валаам слыл чудиком: сам не воровал и другим не давал. Отобрал у попов самолеты, машины, дачи, дорогие часы и прочие цацки; пересадил всех батюшек на общественный транспорт, и даже отказался принять участие в княжеских аферах.
За это Валаама убрали.
Вместо него должность занял поп Данила, под чутким руководством которого к сотрудникам РПЦ снова вернулись самолеты, машины, многодолларовые часы и другая богопротивная мишура. А которые были против – тех он объявлял еретиками и всячески третировал.
Но потом проворовался и был низложен.
Там был еще один такой чувак, по имени Ваня Санин, который взял себе церковный псевдоним «Иосиф Волоцкий».
И этот Санин аж из кожи вон лез, но доказывал всем и вся, что главные задачи православной церкви – личное обогащение, богатое убранство ихних культовых помещений и независимость от государства.
А которые попы хотели только скромно верить в бога, не богатеть и никуда не вмешиваться, тех Санин объявлял еретиками и нехристями, требовал их казни и прочих смертоубийств.
Очень эти санинские постулаты понравились остальным попам-прохиндеям. Они обозвали себя «иосифлянами» и стали тащить в свою мошну все, что плохо лежит. А Санину поставили памятник, назвав Ивана-стяжателя «великим деятелем РПЦ».
В общем, в суровой борьбе за место, победителем оказался поп Скрипицын, взявший себе псевдоним Иосааф.
Этот Иосааф даром времени не терял, встревал во все политические дела, за что ему нащелкали по носу и уволили без выходного пособия.
Свято место пусто не бывает, и митрополитом стал некий Михаил Леонтьевич (псевдоним «Макарий»).
Макарий оказался умным дядькой и принял активное участие в воспитании юного Ивана IV. Собственно, он один его и воспитывал. Поэтому Иван Васильевич очень дорожил дружеским отношением Макария.
Сей поп прославился двумя вещами: полностью отделил церковь от государства, официально оформив независимость первой от второго; и развитием книгопечатания на Руси.
А потом ушел на пенсию.
Андрей-Афанасий был художником. Рисовал картинки в «Мурзилке» и «Пионере», попутно халтурил писанием икон.
С должностью митрополита не справился и ушел по собственному желанию в редакцию журнала «Работница», где сделал себе карьеру на выкройках нижнего женского белья.
А с митрополитом Филиппком Вторым связана интересная история.
Всякие нерадивые горе-историки, особенно иностранные, рассказывают каждому встречному-поперечному, что «Иван-де Четвертый, прозванный за крутой нрав «Васильевичем»», самолично приказал Малюте Скуратову убить несчастного митрополита, который, мол, обличал царя в его преступлениях и отказался благословить царя на поход против Новогорода.
Сей миф нынче активно растиражирован, и считается аксиомой.
Но ничего подобного в Истории не происходило.
Иван Четвертый всегда хорошо относился к Филиппку. А вот попы-конкуренты – не очень. Они-таки и пришли несчастного служителя культа, когда царь отправил оного на пенсию. Отправил, между прочим, с большим почетом – вручил грамоту и медаль «Отличнику торговли опиумом для народа».
А все остальное – не боле, чем фантазии тех, кто переделывал наше прошлое по своему усмотрению.
А так – попы вели себя, словно крысы в банке: ели друг друга с большим удовольствием.
Когда закусили Филиппком, очередным митрополитом стал Кирилл, прославившейся тем, что во время нападения хана Девлета на Москву, спрятался в церковном подвале, где и отсиделся до отхода ханской орды в степь.
За Кириллом пришел Антоний, который проворовался настолько, что на него было заведено уголовное дело, но хитрый поп сделал для русских войск, осаждающих Казань, диафильм про Иисусову мать, и был прощен, а вскорости умер.

Сентенция: кто думает, что попы – посредники между людьми и богом, тот глубоко заблуждается: настоящие посредники никогда бы не истребляли друг друга.

Афанасий Никитич и его «Хождение»
А была война между Тверским и Московским княжеством: тамошние князья перманентно тянули одеяло каждый на себя.
И человек один, Афанасий Никитич (фамилия неизвестна), в это, тяжелое для страны время, отправляется в шоп-тур по городам и весям юго-восточных иностранных держав.
Туристическая ладья довезла его до Астрахани, а дальше путь странника проходил безо всякого комфорта и прочих туристических излишеств.
Куда конкретно и зачем именно направлялся Афанасий – неведомо никому.
Современные горе-«историки» выдвигают версии, что, якобы, Никитич был тайным агентом тверского князя Михаила, который отправил его в Индию на разведку.
Но сия версия выглядит глупо, ибо в те суровые времена шпионы в одиночку не путешествовали.
Скорее всего, Афанасий был любопытным и пытливым человеком, а еще очень любил животных – долгое время он разделял путешествие со своим конем, которого, в конце концов, продал в зоопарк одному хану.
Есть один факт, над которым никто никогда не задумывался: Афанасий Никитин происходил из крестьян, однако умел писать, читать и обладал прекрасным литературным слогом.
Русский крестьянин пятнадцатого века! На фоне абсолютно безграмотной Европы, где даже подавляющее большинство дворян не было обучено грамоте.
Но, как бы там ни было, Афанасий двигался вперед, описывал увиденное, анализировал его, и, фактически, везде пользовался покровительством и уважением местных правителей.
Поэтому с билетами на транспорт и пропитанием проблем у него не возникало – деньги всегда имелись.
Побродив по чужбине и получив массу впечатлений, решил Афанасий вернуться на родимую сторонку.
И почти вернулся, но не дойдя нескольких шагов до Смоленской области, умер. Прямо на асфальтовой дороге.
Опять же, выдвигается версия, что за ним, с самого начала путешествия, следила группа московских спец-агентов, и единственная их задача заключалась в изъятии дневниковых записей Никитича после тайной аннигиляции оного на территории РФ.
И тут начинаются загадки.
Когда Афанасий умер, его «тетради» неизвестные «гости» «привезли Мамыреву Василью – дьяку великого князя в Москву».
Но никто «тетрадями» не воспользовался – столичные князья не заинтересовались Индией и прочими странами, описанными Никитичем. Разве что особо продвинутые монахи включили их в свои «Воспоминания о былом».
Затем «тетради» исчезают на несколько сотен лет. И появляются только тогда, когда их обнаруживает наш любимый «граф истории» Карамзин.
Но вся фишка заключалась в том, что Афанасий Никитин делал записи не только на русском языке, но еще и на арабском. Правда, русскими буквами.
Монахи-то ничего не поняли, тупо скопировали текст – и все.
А оно оказалось далеко не так просто:
«Милостиею Божиею преидох же три моря. Дигерь Худо доно, Олло перводигерь дано. Аминь! Смилна рахмам рагим. Олло акьбирь, акши Худо, илелло акшь Ходо. Иса рухоало, ааликъсолом. Олло акьберь. А илягаиля илелло!» («Аллах Акбар и вообще»), «Хуво могу лези, ля лясаильля гуя алимуль гяиби ва шагадити. Хуя рахману рагиму, хубо могу лязи» («Нет бога, кроме Аллаха, милостивого и милосердного») — писал Никитич.
Думается, что Афанасий стал политеистом – человеком, верующим во всех богов. Не зря он называл себя «Ходжа Юсуф Хоросани» — «ходжа» — мусульманин, совершивший «хадж» — специальное паломничество в Мекку.
Но попы не догадались.
Как не догадались они и об этом:
«А Русь еръ тангрыд сакласын; олло сакла, худо сакла! Бу даниада муну кибить ерь ектуръ: нечикь Урус ери бегляри акой тугиль; Урусь ерь абоданъ болсынъ; растъ кам даретъ. Олло, худо, богъ, данъиры» — «А Русь Бог да сохранит! Боже, сохрани ее! Господи, храни ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя бояре [эмиры, чиновники, правители и т.д.]. Русской земли несправедливы. Да устроится Русская земля и да будет в ней справедливость! Боже, Боже, Боже, Боже!».

К сожалению, несмотря на личный подвиг Афанасия Никитина, княжеское правительство Руси не завело торгово-политических отношений с Индией. А зря.

Сентенция: иной человек велик и поступками и делами. Но недальновидные не оценят.

Ермак и «завоевание» Сибири
Как его звали на самом деле и откуда он родом – неизвестно.
А «Ермак» — это что-то вроде прозвища.
Хотя утверждают, что у Ермака было отчество «Тимофеевич», а по имени-отчеству он числился «Василий Оленин». Но фиг его знает.

В общем, Ермак числился атаманом шайки разбойников, но периодически поступал на государеву службу в качестве руководителя вольнонаемного отряда. А еще он был географом и геологом – путешествовал и собирал булыжники.
И каким-то образом занесла его нелегкая на Урал, вместе со своими товарищами – такими-же геологами.
На самом деле, Сибир присоединилась к Руси… почти добровольно: сначала Иван III отправил туда московский спецназ, миссия которого закончилась завоеванием Иртышских и Обских земель; а, после взятия Казани Иваном IV, многие, еще не завоеванные доселе, сибирские правители, присягнули на верность русскому царю. Среди них был и хан Едигер – президент сибирской земли.
Хан исправно платил налоги в казну, но, видимо, платил мало, поэтому царская администрация не предавала серьезного значения зауральскому региону.
Этим воспользовался хан Кучум Муртазович Ибака-Шибанидов – напал на Едигера, убил его и подмял под себя всю власть, послав русского царя на хутор бабочек ловить. И отказался выплачитвать налоги.
А были там еще такие купцы, Строгановы по фамилии, но с ними тоже непонятная история приключилась: то ли они спонсировали путешествие Ермака, то ли он сам их шантажом на деньги поставил, но аккурат на День Знаний, первого сентября 1581 года, научная экспедиция под руководством атамана Ермака расселась по лодочкам «Казанкам», завела моторы и перевалила через Уральский хребет.
Кучум Муртазович чувствовал себя легко и свободно, занимался рэкетом в подведомственных землях, делал набеги на русские земли и совсем не парился.
А тут какие-то геологи на моторках.
Разумеется, хан отправил армию – встретить путешественников, поздороваться, а заодно снять с них скальпы.
Но Муртазович обломался: геологи были ребятами бравыми,
вооруженными не только молотками, но еще и пулеметами.
У хана не срослось – вооружение его войска оказалось морально устаревшим – луки да копья, и никаких бронежилетов.
И все сражения заканчивались с явным преимуществом геологов.
Хан расстроился и сбежал в тыл.
А местные жители валом повалили на поклон к Ермаку – как избавителю от ханского ига – несли ему подарки и сувениры.
Атаман только головой кивал, наливал местным по полной, кормил от пуза и с каждому выдавал паспорт гражданина Российской Федерации.
Так и объяснял: «Вы тут в рабстве и беззаконии жили, а наш царь – гарант Конституции. Главное, налоги вовремя платите, и будет вам всего с три короба».
А тут, каким-то образом, узнал этот самый гарант об Ермаковом походе. Как узнал – неведомо: телефон и телеграф за Уралом еще не подключили, Интернета не было, зато расстояния – дай дорогу.
Но не суть – летописи врать не будут: узнал – и узнал.
И давай кричать в рупор на Строгановых: «верните, паразиты, экспедицию, а то черт знает что может случится!».
Строгановы дуриками прикинулись, мол, мы не в курсе; но Ермак сам подсуетился: отправил к царю своего младшего научного сотрудника Ивана Юрьевича Кольцова с копиями выданных паспортов и вагоном меховых изделий.
Сколько Кольцов до Москвы добирался – неизвестно. Может, год, а может и два. Но прибыл. Постучал в Кремль, доложил обстановку.
Царь очень обрадовался паспортам. А весь мех сдал «Березку» и неплохо на этом деле наварил.
И в ответ направил к Ермаку целую кучу ученых – всех с алебардами, пушками и кистенями.
Кучум тоже не дремал – убедившись в бесполезности крупномасштабных баталий, хан приступил к партизанщине: взрывал железные дороги, склады с продовольствием, ликвидировал ответственных геологов и вообще, вел себя не по-хански.
Поэтому экспедиционеров с каждым днем становилось все меньше и меньше.
Но Ермак не отсиживался на одном месте – его манили неизведанные просторы и не завоеванные земли.
И вот, однажды, разбил он сотоварищи палаточный лагерь на берегу реки Вагай. Макароны по-флотски, портвешок и вечерние песни под гитару сделали свое дело – геологи заснули молодецким сном.
Тут и подкрался к ним Кучум Муртазович с опергруппой.
Часовых перерезали, палатки повалили, гитары разбили и начали сражение.
А непохмелившися геолог – он младенцу подобен.
«По «Казанкам»!» — скомандовал Ермак и приступил к аннигиляции нападающих.
Но голова раскалывалась, винтовку заклинило и атамана самого быстренько аннигилировали в ответ.
Это потом смерть Ермака обросла мифами: типа, царь подарил ему кольчугу, которую главный геолог носил не снимая, даже в бане, поэтому и утонул, чебурекнувшись с борта «Казанки» в худосочно-августовские воды Вагая (там в это время глубина – максимум – по колено).
Но, в общем, атаман погиб.
Царь, конечно, очень обиделся.
Потряс казной, и отправил на завоевание Сибири профессиональных геологов.
Хан снова занялся партизанщиной, но дела у него шли все хуже и хуже.
Поэтому эшелоны с мехами, драгоценными и редкоземельными металлами стали отправляться в Москву курьерской скоростью.
А тут царь Иван IV умер. Но его место заняли другие цари, которые тоже очень были заинтересованы в Сибири.
И Кучуму пришел конец. Фигурально выражаясь, его загнали в угол, где он и был убит своими политическими противниками.
А потом началась сплошная бюрократия и беспредел: несмотря на царский указ об любви и ласки по отношению к местным народам, присланные чиновники выжимали все соки из тамошнего населения.
Население, разумеется, бунтовало. И получало от власти по сусалам.
Так была завоевана Сибирь.

Сентенция:
когда вам говорят, что студенческий отряд геологов, приблизительной численностью в плюс-минус тысячу человек, смог присоединить к стране территорию в тысячу семьсот миллионов квадратных километров – не верьте.
Как и не верьте тому, что на Куликовом поле бились-ратились друг с другом чуть ли не два миллиона воинов.
Ерунда все это.


Книгопечатание
Однажды митрополит Макарий выпивал с Иваном Васильевичем и пришла им на ум интересная идея: нужно беречь природу!
А то слишком много истребляется гусей – ради их перьев, служащих письменными приборами.
Книжки-то в те времена не печатали многотысячными тиражами, а переписывали от руки, с кучей грамматических и прочих ошибок.
Ну, Иван сразу же позвонил куда следует, и вскорости в Москву приехали два профессионала – датчанин Ганс Мессингейм и новогородец Вася Никифоров.
Тем временем царь поручил все это дело опытному издателю Марку Нефедьеву.
Через некоторое время в Европе был закуплен печатный станок, и вышла в свет первая советская газета на религиозную тему.
А потом книжки стали разлетаться, как горячие пирожки.
И тут тоже случилась забавная штука.
Небезызвестный Иван Федоров был всего лишь работником царской типографии, а вовсе не первопечатником.
Единственная его заслуга – он обозначил свое имя на одной из книг.
А потом Ивана Федорова переманили белорусы. Посулили трехкомнатную квартиру, личный автомобиль, хороший оклад и квартальные премии. Иван и сбежал из Москвы, прихватив с собой дорогостоящее казенное оборудование.
А потом жаловался: мол, в Москве меня всячески преследовали, типографию сожгли и вообще.
Но типография – как стояла, так и осталась стоять, с бегством Федорова печатное дело на Руси не прекратилось, а, даже, наоборот, развилось еще больше.
В отместку Иван сделал разборную пушку и хотел, было, пальнуть из нее по Кремлю, но тогда никакой войны между Русью и Литвой не было, поэтому выстрелить ему не разрешили.
Сентенция: кто первым чужую книжку своим именем подписал – тому памятник, а кто поскромничал, об том мало кто вспомнит.

Заключение
Россия – единственная европейская страна, летописи которой не переведены на современный язык и не изданы до сих пор.
Еще в далеком 1734 Синод запретил Петербургской Академии печатанье летописей, постановив, что они «полны лжи и позорят русский народ».
Поэтому та История, которую мы имеем – это, по сути своей, дешевый суррогат и сплошные инсинуации.
Кем был Рюрик на самом деле, являлся ли палач Руси кн. Вольдемар единоутробным сыном Святослава и много чего еще – мы навряд ли узнаем.

И ни в одной, все-таки опубликованной, летописи не рассказывается об народных достижениях.
Народ – глазах князей и попов – это некая тягловая масса, которую можно постоянно третировать и выжимать из нее последние соки.
Во всех княжеских и поповских разборках, внешних и внутренних войнах прежде всего страдали простые люди.
Самое главное достижение паразитического тандема власть-религия, это создание у людей ощущение того, что власть заботится человеческом бытие, а религия – о «душе» человеческой.
Несмотря на непосильное ярмо, надетое на людей хищным тандемом, даже самые нищие обыватели восхваляли власть, считали своих князей благодетелями, награждали их разными положительными прозвищами, типа «Великий» и «Святой», а горе-историки, типа Карамзина, приклеивали некоторым правителям ярлыки, на вроде «Мудрый», хотя сей правитель мудрым вовсе не был.

Одно остается неизменным: со времен «первого князя» Рюрика на Руси ничего не изменилось: эксплуатация трудового народа властьимущими, как шла полным ходом, так и продолжает идти, наращивая темп.